"Пусть вокруг нас кипят и враждуют страсти. Мы принадлежим к царству, которое не от мира сего. Царство толпы меняется, подчиненное моде и времени, а наше - вечно",- писал Майков, один из трех поэтов, которых современная им критика записала в знаменитую "триаду" "поэтов чистого искусства" (двумя другими были Фет и Полонский).
Древний род Майковых был богат одаренными людьми. Среди них - русский богослов XV века Нил Сорский, поэт екатерининских времен Василий Майков. Отец Майкова - академик живописи, мать - поэтесса и переводчица, брат Валериан известен как литературный критик и публицист, другой брат, Леонид, стал историком литературы, издателем. И. А. Гончаров, который в юности давал уроки словесности братьям Майковым, вспоминал: "Дом... кипел жизнью, людьми, приносившими сюда неистощимое содержание из сферы мысли, науки, искусств".
Детство Аполлона Николаевича Майкова прошло в имении отца неподалеку от Троице-Сергиевой лавры. В 1834 году семья переехала в Петербург. В ранние годы Майков почти в равной степени увлекался и живописью, и литературой (лишь сильная близорукость не позволила ему в дальнейшем пойти по стопам отца). Первые свои, преимущественно прозаические, опыты, в которых заметно влияние Гоголя, Майков помещал в домашних рукописных журналах. Затем в его занятиях стала преобладать поэзия, и в 1842 году, едва закончив юридический факультет Петербургского университета, он издал свою первую книгу стихов.
"антологическая поэзия в европейской и нашей литературе... оказала ту услугу, что постоянно служила противодействием туманному, мечтательному... стремлению поэтов". Тем самым уже в первом сборнике Майков заявил о себе как продолжателе не основной, но боковой ветви русской поэтической традиции, идущей от Батюшкова (в XX веке эта традиция найдет свое наиболее яркое выражение в творчестве О. Мандельштама).
"веселых кутежах русских художников", ежедневно совершал поездки верхом по римской долине, делал эскизы, писал стихи. "В Риме,- сообщал он родным,- я хотел видеть две вещи - развалины древнего мира... и развалины католицизма". Итогом итальянских впечатлений стал новый цикл стихов "Очерки Рима" (1847). Именно в итальянский период наступает в творчестве Майкова первый "слом": от поэзии антологической он стремится к поэзии "мысли и чувства", а от старины - к жизни современной. "Теперь уже не довольствуешься,- пишет он,- одними картинами греко-фламандской школы, а хочется заглянуть в человека поглубже". Так Майков создает поэтические портреты современных обитателей Рима ("Нищий", "Капуцин", "Lorenzo"). И все же его зарисовки с натуры не спонтанны, они тянут за собой целый шлейф культурных представлений. Нищий на площади напоминает картину Мурильо. Италия предстает как мифологизированная страна вечной любви и красоты, где даже смерть не страшна ("Amoroso", "Fortunata", "На дальнем Севере моем"). В сущности, своим эпикурейским началом "Очерки Рима" не столько преодолевали, сколько продолжали антологическую тему в лирике Майкова. И сам поэт, подобно лирическому герою своего стихотворения "Газета", пожелав однажды кинуться в омут житейской сутолоки, вскоре оказался увлеченным в голубую высь, далеко от земли. "Ах, чудное небо, ей-Богу, над этим классическим Римом..." - так начал Майков первое стихотворение римского цикла, безмерно удивив и восхитив при этом Гоголя.
Вернувшись в Россию, Майков определился помощником библиотекаря в Румянцевский музей. Круг его общения второй половины 40-х годов - Тургенев, Григорович, Некрасов, Белинский. В литературном отношении Майков в это время испытывает воздействие принципов натуральной школы. Он много печатается в "Отечественных записках", в некрасовском "Петербургском сборнике" на 1846 год выступает с поэмой "Машенька". Чуть раньше им была написана поэма "Две судьбы", повествующая об истории "лишнего" человека.
Идеологически Майков в это время близок западничеству. Через брата Валериана он приобщается к движению петрашевцев. Но уже вскоре их систематическая критика всех действий правительства начинает его угнетать. В движении петрашевцев Майков усматривает утопизм, "не соответствующий идеалу человеческого совершенства", "много вздору, много эгоизма и мало любви". Перемена в социальных настроениях Майкова во многом была связана и с событиями Крымской войны 1853-1855 годов ("... Она долго будет памятна по тому одушевлению, которым сплотила весь русский народ",- писал Майков). В кризисный для него момент Майков попадает в "молодую редакцию" "Москвитянина" и неожиданно для себя находит там не только сочувствие, но и поддержку своим изменившимся взглядам. Отрицание принципов западноевропейской цивилизации пройдет сквозной темой сборника Майкова "1854-й год", очень точно отразившего умонастроения поэта того времени. Наиболее характерно в этом смысле славянофильское по своей сущности стихотворение "Арлекин", отрицательно воспринятое демократическими кругами (правда, сам Майков писал, что в "Арлекине" он смеялся не над началами, выработанными французской буржуазной революцией, а над "спекуляторами на эти начала"). Другая сквозная тема сборника - историческая миссия России, преградившей полчищам Батыя путь на Запад и предотвратившей тем самым гибель европейской цивилизации ("Клермонтский собор" и др.). В эти же годы Майков становится убежденным монархистом, иллюзорно уверовав при этом в величие личности Николая I (стихотворение "Коляска" и написанные в форме народного сказа "Пастух", "О том, как отставной солдат Перфильев..." и др.).
"Житейские думы", идиллия "Дурочка"), стихами политического и идеологизированного характера Майков создает стихи, продолжающие эстетические и антологические принципы его ранней поэзии: циклы "Фантазии", "Камеи", куда вошли "Анакреон", "Анакреон скульптору", "Аспазия" и др. Полемизируя с Некрасовым, Майков призывает растворить гражданскую злобу в гармонии природы: "Постой - хоть миг!- и на свободе / Познай призыв своей души: Склони усталый взор к природе..." ("Н. А. Некрасову", 1853). А в конце 50-х годов он создает циклы "На воле", "Дома", "Весна", "Под дождем", "Сенокос". Гармонический взгляд на природу, до сих пор свойственный антологической лирике Майкова, теперь дает себя знать в зарисовках русских деревенских пейзажей. Золотой дождь, памятный всем по греческой мифологии (именно в виде золотого дождя взошел Зевс к Данае), становится у Майкова постоянным атрибутом сельского пейзажа и сквозной метафорой цикла, а античный Пан, теряя свои зримые очертания, трансформируется в олицетворение природы как таковое.
В 1859 году еще раз возникнет в творчестве Майкова итальянская тема, связанная с его участием в морской экспедиции на острова греческого архипелага. Корвет, на котором плыл Майков, в Грецию не попал, но задержался в Неаполе. В результате вместо одного задуманного возникло два цикла: по свежим итальянским впечатлениям был написан "Неаполитанский альбом" - своеобразная повесть в стихах из народной жизни Неаполя, а как следствие предварительного изучения новогреческой истории и культуры созданы "Новогреческие песни" ("Колыбельная песня", "Ласточка примчалась" и др.). И вновь, как и в 40-е годы, основным впечатлением Майкова от Италии было всеохватывающее чувство красоты природы и любви к жизни. "Море и воздух Неаполя,- писал он,- не изменятся с переменою правительств и не перестанут производить веселое и светлое расположение духа в человеке..."
"У меня юность прошла на греках и римлянах... А что этот идеальный мир перед живым и близким?.." И все же Майкову пришлось на склоне лет вновь вернуться к "грекам и римлянам", но уже включив их в контекст общих размышлений о ходе развития цивилизаций. Еще в конце 40-х годов он работал над лирической драмой "Три смерти", столкнув в ней две господствующие философские системы древнего мира - эпикурейство и стоицизм. Не удовлетворенный результатом, он переработал II часть драмы, создав "Смерть Люция". А в 1872 году в трагедии "Два мира" вновь обратился к теме гибели вечного Рима, сохранив как художник свои симпатии более на стороне язычества, нежели христианства. Интерес к переходным эпохам в развитии человечества отразился у Майкова в так и не завершенной им драматической поэме "Адриан и Антиной", посвященной знаменитому римскому императору, философу, художнику и поэту. Этот же интерес пронизывает и серию стихов 70-90-х годов, обращенных к событиям европейского средневековья и возрождения (именно этой стороной своего творчества Майков оказался впоследствии близок Мережковскому). С другой стороны, центральное место в размышлениях позднего Майкова занимают судьбы России, ее настоящее и прошлое, ее историческое предназначение. Проделав эволюцию, характерную для многих славянофилов, Майков в духе позднего славянофильства и почвенничества говорит о трагедии высшего общества, порвавшего духовное единство с народом, утверждая вместе с тем известную концепцию единения сословий (трагедия "Княжна"). Известные слова "мани - текел - фарес", предвестившие некогда гибель царства Валтасара, обращаются Майковым в современность, ибо угрозу такой же гибели предвидит он и для России ("Иль не зришь в киченьи многом, / Над своим уж ты порогом Слов: мани - факел - фарес!"). Вместе с тем в 80-е годы у Майкова появляется и ряд стихотворений, проникнутых чувством глубокой религиозности и веры в то, что религиозное смирение составляет главную особенность русского человека ("Оставь, оставь!..", "Близится вечная ночь..." и др.).
В книге "Вечные спутники" Мережковский писал: "Судьба сделала жизненный путь Майкова ровным и светлым. Ни борьбы, ни страстей, ни врагов, ни гонений. Путешествия, книги, стихи, семейные радости, мерцание не бурной, но долговечной славы". Пожалуй, и в самом деле, для русского поэта Майков имел малопоэтическую биографию: не был преследуем, не умирал на дуэли или на эшафоте, его не раздирали мучительные страсти. Все внешнее у него ушло глубоко внутрь. Но именно его внутренняя, духовная эволюция, его путь от "греков и римлян" к русской действительности, русской истории, истории чужих народов, поэзии Священного Писания, к вечным вопросам бытия - все это и стало его биографией, его истинной судьбой.
Русские поэты. Антология русской поэзии в 6-ти т. Москва: Детская литература, 1996.