Стихотворенiя Аполлона Майкова. СПБ. 1858.
Собранiе сочиненiй А. В. Дружинина. Том седьмой.
С-Пб, Въ типографiи Императорской Академии Наукъ, 1865
Дарованiе г. Майкова не такъ легко поддается оценке и анализу, какъ дарованiя другихъ его товарищей, современныхъ и первоклассныхъ русскихъ поэтовъ, но это самое обстоятельство, какъ кажется намъ, и служитъ ключомъ къ верному его определенiю. и разнообразiе, вотъ отличительныя качества музы г. Майкова и, вместе съ темъ, первая причина разнохарактерныхъ и противоречащихъ оценокъ, которымъ талантъ его столько разъ подвергался. Сравнивая нашего поэта съ даровитейшими изъ его сверстниковъ - г. Тютчевымъ, г. Некрасовымъ, г. Фетомъ, мы безъ труда увидимъ подтвержденiе словъ нашихъ. По силе, правде, самостоятельности таланта, ни одинъ изъ деятелей, сейчасъ названныхъ, не стоитъ ниже Майкова, поэтическая производительность всехъ трехъ (считая одни лучшiя и истинно первоклассныя стихотворенiя), немногимъ менее, чемъ производительность автора лежащихъ передъ нами книжекъ. И между темъ, намъ кажется неоспоримымъ, что поэтическiй горизонтъ Майкова, въ некоторомъ смысле, обширнее горизонта его товарищей и соперниковъ, и что самъ поэтъ, говоря метафорически, имеетъ на своей лире две или три лишнихъ струны противъ другихъ поэтовъ нашихъ. Насъ нельзя заподозрить въ маломъ сочувствiи къ именамъ Фета, Тютчева и Некрасова,-- но, всемъ сердцемъ ценя деятелей, нами названныхъ, мы очень хорошо видимъ, что каждый изъ нихъ довольствуется лишь одною, часто весьма небольшою, областью въ мiре поэзiи, и чрезъ то какъ бы отказывается отъ известности и влiянiя, на которыя имеетъ полное право разсчитывать. Значительная масса людей очень умныхъ, но мало сочувствующихъ природе, неискусныхъ на различенiе неуловимо-поэтической стороны тонкихъ душевныхъ явленiй, до сихъ поръ совершенно холодна въ музе Фета, суровая поэзiя Некрасова, съ одной стороны восхищающая даже читателей вовсе неразвитыхъ, съ другой не удовлетворяетъ лицъ, мало знакомыхъ съ грустной стороной жизни, не даетъ никакого отзыва на врожденную во всякомъ человеке потребность ясности и счастiя, ощущенiй блаженства и радости жизни. Для женщинъ, съ ихъ весьма разумнымъ и совершенно понятнымъ стремленiемъ къ мiру симпатическихъ явленiй нашего мiра, эта поэзiя или непонятна, или даже возмутительна. Про г. Тютчева и говорить нечего: его вдохновенныя произведенiя столько летъ оставались въ нашей литературе безъ слова сочувствiя, безъ вниманiя читателей,-- а съ трудами поэта многосторонняго не могло бы произойти такого случая. Съ достоверностью можно сказать, что ежели кругъ читателей, образованныхъ и жаждущихъ поэзiи, остается много летъ холоднымъ къ поэту истиннаго дарованiя, то причина холодности находится не въ читателяхъ только, но и въ самомъ поэте. Область г. Тютчева не велика и доступна лишь крайне развитымъ ценителямъ, самъ же поэтъ по только не сделалъ самой малой попытки къ ея разширенiю, но, такъ сказать, не ступилъ ни одного шага на встречу своему читателю. Слишкомъ беззаботный къ своему призванiю, онъ слишкомъ мало трудился надъ своимъ талантомъ, оттого и собранiе его стихотворенiй, заставляя насъ наслаждаться, слишкомъ часто примешиваетъ къ наслажденiю чувство скорби о высокомъ даре, чуть-чуть только что не закопанномъ въ землю.
Собранiе стихотворенiй А. Н. Майкова не наведетъ насъ на такое грустное соображенiе. Лучшiе изъ современныхъ намъ поэтовъ имели свой перiодъ бездействiя, непроизводительности, небрежности къ своему таланту: подобныхъ греховъ г. Майковъ не зналъ, не знаетъ и, кажется, никогда знать не будетъ. Поэтъ замечательный по дарованiю, онъ столько же замечателенъ но своей манере овладевать и постоянно владеть своимъ даромъ. Мы не скажемъ, чтобъ онъ былъ серьёзнее деятельнейшимъ между всеми современными поэтами, а деятельность въ литературе значитъ весьма много. Бездарному певцу деятельность не помогаетъ нисколько; поэтовъ, не лишенныхъ дарованiя, сильная деятельность иногда губитъ, особенно, если они односторонни и склонны къ усиленному разработыванiю однихъ и техъ же немногихъ мотивовъ. По деятельность въ поэте, хорошо наделенномъ отъ природы, есть дело великое. Съ помощью ея онъ расширяетъ свой горизонтъ, открываетъ новыя стороны въ мiре нашихъ душевныхъ ощущенiй, отзывается поэтическимъ словомъ на возможно большее число призывовъ, "просящихъ у сердца ответа", и наконецъ прiобретаетъ себе слушателей между самыми разнохарактерными кругами читателей. Подобнаго рода деятельностью богатъ нашъ авторъ "Очерковъ Рима", "Трехъ Смертей", "Савонароллы" и целаго собранiя прелестныхъ стихотворенiй въ антологическомъ роде. Онъ имеетъ свою собственную область, свою отличительную особенность, заключающуюся въ строго пластической, почти античной красоте стиха, но онъ никогда не довольствовался одной этой особенностью, а, напротивъ того, постоянно стремился расширить владенiя, доставшiяся на его долю. Этотъ неуклонный трудъ надъ своимъ призванiемъ, зги нескончаемыя попытки къ открытiю новыхъ художественныхъ путей, не всегда увенчивались успехомъ, не всегда вели за собой усовершенствованiе и крепость таланта. Нетъ нужды въ томъ, что нашъ поэтъ, платя дань общему направленiю сороковыхъ годовъ, вдавался въ погоню за общественнымъ дидактизмомъ и, вследствiе того, потратилъ множество молодыхъ силъ на поэму поучительнаго свойства; - если поэма не удалась, за то самъ поэтъ окрепнулъ и сталъ независимъ въ своихъ воззренiяхъ. Между патрiотическими стихотворенiями г. Майкова далеко не все стоятъ вниманiя,-- (онъ и самъ исключилъ ихъ изъ своего собранiя), но, трудясь надъ ними, поэтъ не потерялъ своего труда, о практическимъ, добросовестнымъ опытомъ удостоверился въ выгодахъ и неудобствамъ рода, имъ на время избраннаго. Противъ "гейневскихъ мотивовъ" не одинъ поклонникъ Гейне можетъ сказать свое, совершенно правдивое, слово, но ихъ авторъ, увлекшись немецкимъ певцомъ и усиленно проработавши надъ его песнями, съ пользою испробовалъ свои силы на новомъ и, но видимому, чуждомъ для себя, поприще. Во всехъ трудахъ г. Майкова, старыхъ и новыхъ, мыслящiй читатель всегда увидитъ зрелище, возвышающее душу и говорящее про достоинства поэта: это зрелище - плодотворный трудъ разумнаго человека надъ своимъ талантомъ. Г. Майковъ, более чемъ кто нибудь изъ нашихъ поэтовъ, слушается дельной критики, искренняго совета друзей и голоса своихъ читателей. Строгiй къ себе но поводу важныхъ сторонъ своего труда, онъ не менее строгъ и въ мелочахъ, а мелочами дела, какъ это всякiй знаетъ, поэтъ пренебрегать не долженъ. Въ двухъ томахъ книги, находящейся передъ нами, едва-ли вы найдете неловкую рифму, неровный стихъ, небрежный оборотъ речи, торопливо набросанное заключенiе. Проверьте некоторыя изъ Майковскихъ стихотворенiй, уже бывшихъ въ печати, съ рецензiями но поводу этихъ стихотворенiй. - вы найдете, что въ настоящемъ ихъ изданiи авторъ принялъ къ сведенiю все дельныя указанiя критиковъ (иногда очень темныхъ), округлилъ и сгладилъ все стороны, носившiя на себе отпечатокъ несовершенства, изгналъ все неточныя выраженiя, заменилъ все тирады, замеченныя въ некоторой сухости, новыми образами, отличающимися рельефностью исполненiя или сжатой силою слога. Къ поэту, до такой степени строгому и чуткому на всякое полезное указанiе, только самая презренная критика можетъ отнестись съ излишней строгостью. Книга, въ которой собраны лучшiя изъ его творенiй, не возбудитъ небрежной оценки. Изучивши книгу г. Майкова, читатель исполняется уваженiемъ къ званiю поэта и къ самому поэту. Намъ случалось видеть людей очень умныхъ, но которымъ природа отказала въ поэтической воспрiимчивости. Эти люди, по натуре своей враждебные всякому поэту, по складу ума своего расположенные открывать мизерную сторону во всякомъ поэтическомъ произведенiи, не могли сказать непочтительнаго слова про книгу г. Майкова. Честный трудъ возбуждаетъ уваженiе въ самихъ циникахъ. Темъ более сочувствiя долженъ возбуждать онъ въ людяхъ, высоко ценящихъ значенiе, талантъ и роль поэта въ нашемъ обществе.
Обыкновенно случается, что писатели, обреченные на славный трудъ, на неуклонную борьбу съ своимъ талантомъ, начинаютъ свое поприще безъ заботы и усилiй. Успехъ дается имъ сразу, какъ будто въ вознагражденiе будущихъ колебанiй, будущихъ думъ, будущей тяжелой работы. Фактъ этотъ произошелъ при литературномъ дебюте г. Аполлона Майкова. Книжка первыхъ его стихотворенiй, изданная еще въ то время, когда лучшiе изъ современныхъ намъ русскихъ поэтовъ едва закладывали основанiе своей известности, была встречена громкими похвалами критики и восторгомъ читателей. Самымъ взыскательнымъ дилетантамъ, какъ будто снова послышался голосъ навсегда замолкнувшей музы Пушкина. Въ этомъ картинномъ стихе, въ этомъ художественномъ спокойствiи поэта, въ его неизысканномъ обращенiи со своими темами,-- всякому смыслящему дело критику сказалось нечто могучее, яркое, самостоятельное. Майкова даже нельзя было, по обычаю стараго времени, произвести въ поэты, подающiе великiя надежды,-- онъ сразу сталъ выше всего круга лицъ, занимающихся подаванiемъ надеждъ по разнымъ отраслямъ словесности. Уже не надежды виделись въ первыхъ трудахъ только что явившагося поэта, стихи его не носили на себе той печати случайности, которая лежитъ на стихотворенiяхъ писателей съ дарованiемъ, еще не созревшимъ. Въ книжке г. Майкова не встречалось невернаго лепета, голоса музы, колеблющейся или неуверенной въ своемъ призванiи. Каждое стихотворенiе книжки было замечательно или по мысли, въ немъ заложенной, или по оконченности отделки, или по широкому взмаху художническаго пера, которое, но временамъ, словно вступало въ области, доступныя лишь кисти живописна или резцу скульптора. Такимъ образомъ, съ первыхъ шаговъ на то самое поприще, где поэту впоследствiи назначено было столько борьбы, усилiй и сомненiя въ своихъ силахъ,-- его встретила никемъ не оспариваемая, ничемъ не затемняемая слава. И читатели, и ценители, наградившiе г. Майкова такъ щедро, были вполне справедливы: въ самой богатой, самой установившейся словесности не могли бы пройти безъ сильнаго успеха произведенiи, подобныя следующимъ:
СОНЪ.
Когда ложится тень прозрачными клубами
На синiе леса, на пляжный злакъ луговъ;
Когда надъ озеромъ белеетъ столпъ паровъ,
И въ редкомъ тростнике, медлительно качаясь,
Сномъ чуткимъ лебедь сотъ, на влаге отражаясь,--
Раскинутый въ тени акацiй и дубовъ;
И тамъ, съ улыбкой на устахъ своихъ приветныхъ,
Въ венце изъ яркихъ звездъ и маковъ темноцветныхъ,
И съ грудью белою подъ чорной кисеёй,
Сiяньемъ палевымъ главу мне обливаетъ
И очи тихою рукою покрываетъ,
И, кудри подобравъ, главой склонясь ко мне,
Лобзаетъ мне уста и очи въ тишине.
Блестящiй некогда, но ныне сномъ объятый -
Прiютъ державныхъ думъ и царственныхъ забавъ.
Все, пусто. Времени губительный уставъ
Во всемъ величiи здесь блещетъ: все мертвеетъ!
Вкругъ гордыхъ колоннадъ съ старинною резьбой
Ель пышно разрослась, и въ зелени густой,
Подъ сенью древнихъ липъ и золотыхъ акацiй,
Белеютъ кое-где статуи нимфъ и грацiй.
Замолкъ; широкiй листъ виситъ съ нагихъ столбовъ,
Качаясь по ветру. О, где въ аллеяхъ спящихъ
Красавицъ легкiй рой, звонъ колесницъ блестящихъ?
Не слышно ужь литавръ бряцанья; пирный звукъ
Но миръ, волшебный сонъ въ забытые чертоги
Вселилось - новые, неведомые боги!
Здесь мы остановимъ наши выписки, потому-что иначе пришлось бы перепечатывать большую половину перваго изданiя Майковскихъ стихотворенiй. Упомянемъ только о томъ, что рядомъ съ вышеприведенными нами пiесами стояли другiя, или не уступающiя имъ. или уступавшiя весьма не во многомъ. Какъ лучшiя изъ нихъ, назовемъ "Раздумье", начинающееся художественнымъ изображенiемъ сельской природы, но заканчивающееся высокою мыслью, выраженною высоко-поэтическими словами, "Картину Вечера", мастерской пейзажъ северной природы, хотя и отнесенный къ разряду антологическихъ стихотворенiй, "Зимнее Утро" достойный pendant къ стихотворенiю, только что названному, "Вакханку", въ которой картинность изложенiя доходила до изумительной степени, наконецъ пiесу "Дориде", которая приводитъ на мысль самыя горячiя изъ антологическихъ пiесъ Шенье, ни мало не вдаваясь въ чувственность, характеризовавшую собой лучшiя произведенiя французскаго поэта. Какимъ же образомъ было не причислить къ разряду первоклассныхъ поэтовъ, молодого, только что выступившаго въ литературу автора столькихъ блестящихъ произведенiй? Казалось, слава г. Ап. Майкова была за нимъ навсегда упрочена, безъ борьбы, безъ споровъ, безъ усилiй поэта надъ самимъ собою. Но оно только казалось; перiодъ борьбы и усилiй самъ приблизился.
Нужно было много проницательности, чтобъ во время первыхъ трiумфовъ г. Майкова, предсказать поэту весь предстоящiй ему трудъ надъ своимъ дарованiемъ. Такой проницательности не оказалось ни у кого изъ тогдашнихъ ценителей, и конечно, они въ томъ не очень виноваты; теперь намъ легко оценивать поэта и открывать его будущность, на основанiи всего, имъ совершеннаго. въ годъ появленiя первыхъ стиховъ г. Майкова, критикамъ неудобно было приниматься за предсказанiя, да къ тому же впечатленiе, произведенное молодымъ талантомъ, было такъ неотразимо и блистательно! Только самый зоркiй, и можетъ быть, вдохновенно-зоркiй взглядъ могъ различить въ то время, посреди множества достоинствъ молодого поэта, одну слабую сторону, одно туманное пятно въ светломъ созвездiи. Въ настоящее время сказанная сторона не требуетъ особенной проницательности для ея различенiя. Мы, съ своей стороны, готовы указать ее такъ же прямо i! спокойно, какъ указывали сейчасъ блистательнейшiя качества Майковскаго таланта. Туманное пятно первыхъ произведенiй г. Майкова, зародышъ будущей борьбы и усилiй поэта, но нашему мненiю, есть результатъ фантазiи, слишкомъ развитой относительно пластики, но еще не способной проникать глубоко въ сокровенный тайны духа человеческаго.
Поспешимъ объяснить наше определенiе.
Прежде всего мы должны сказать, что недостатокъ страстности, указанный нами въ собранiи первыхъ стихотворенiй г. Майкова, не имеетъ ничего общаго съ холодностью натуры, темъ неодолимымъ порокомъ, при которомъ никакая поэзiя невозможна. Холодныхъ поэтовъ на свете нетъ, холодные люди занимающiеся слаганiемъ стиховъ, называются не поэтами, а рифмоплетами. Слабая же степень страстности (въ поэзiи) есть другое дело,-- она не только можетъ совмещаться съ дарованiемъ высокаго разбора, но всегда почти является у замечательнейшихъ поэтовъ, либо въ первый, либо въ последнiй перiодъ ихъ деятельности. Юноша, зоркiй на жизненную поэзiю, но еще приготовляющiйся къ жизни, зрелый мужъ, утомленный жизнью и принужденный въ самомъ себе искать отдыха отъ бурь, имъ испытанныхъ, непременно внесутъ въ свои произведенiя результатъ своего слишкомъ спокойнаго или слишкомъ успокоившагося мiросозерцанiя. Кроме возраста и событiй жизни, самое направленiе таланта обусловливаетъ собой степень поэтической его страстности. Поэтъ, замечательный по сосредоточенной наблюдательности, въ творенiяхъ его выражающейся картинностью или пластичностью образовъ, не всегда имеетъ въ таланте своемъ достаточный запасъ лиризма, точно также какъ поэтъ по преимуществу лирическiй, поэтъ горячихъ призывовъ сердца, часто останавливается на пути развитiя отъ недостатка способности на образность представленiй. Только великимъ поэтамъ дается сочетать художественность объективную съ жаромъ истиннаго лиризма, но даже и эти художники платятъ необходимую дань особенностямъ своего дарованiя. Шиллеръ редко входитъ въ области Гёте, и на оборотъ - Лордъ Байронъ можетъ покланяться генiю Крабба, но не берется соперничать съ нимъ на его поприще. Смешивая разныя области поэзiи, требуя строго-пластическихъ образовъ отъ лирика, и лиризма отъ поэтовъ-пластиковъ, мы часто приходимъ къ пристрастному суду и къ нелепымъ требованiямъ. Многiе изъ насъ непременно желаютъ видеть въ даровитомъ поэте отзывъ на все смутныя стремленiя душъ нашихъ и чуть ответъ не имеетъ всесторонности, изъявляютъ желанiе кинуть камень въ поэта, обманувшаго ихъ ожиданiя. Къ такимъ ложнымъ требованiямъ (кроме нашей заносчивости и малаго знакомства съ законами поэзiи), насъ увлекаетъ то действительно замечательное обстоятельство, что первые русскiе поэты,-- наши учителя и руководители (Пушкинъ, Лермонтовъ, Гоголь) представляютъ собою необыкновенно-гармоническое сочетанiе лиризма съ внешней картинностью стиха, объективности представленiй съ горячимъ проявленiемъ субъективныхъ воззренiй. Этимъ самымъ признакомъ высочайшаго поэтическаго дара, писатели, нами названные, заслуживаютъ прозванiе поэтовъ генiальныхъ, хотя ни одинъ изъ нихъ не внесъ новаго и мiроваго слова въ сокровищницу европейской литературы. Мерою этихъ, Богомъ одаренныхъ, деятелей, нельзя мерить новыхъ русскихъ поэтовъ, ихъ преемниковъ. Ни Майковъ, ни Фегь, ни Некрасовъ, ни Тютчевъ не подходятъ подъ размеръ Гоголя, Пушкина и Лермонтова, но изъ этого не следуетъ, чтобы русская поэзiя сошла въ могилу вместе съ Лермонтовымъ, Гоголемъ и Пушкинымъ.
стоитъ только перечитать хоть стихотворенiе, нами сейчасъ выписанныя. Конечно, первое изъ нихъ - "Сонъ" - не имеетъ лирическихъ стремленiй, но само его содержанiе было бы съ ними не очень совместно. За то во второмъ - субъективно поэтическое настроенiе сказывается во всехъ подробностяхъ, спокойное, но не мертвое, обставленное изобилiемъ пластическихъ образовъ, но не подавленное ими. Опустелый садъ и мраморный дворецъ, объятый сномъ - все это передано намъ не холоднымъ живописцемъ, сильнымъ на уловленiе какой нибудь яркой подробности, но человекомъ, разумеющимъ голосъ музы и т, жизненныхъ явленiяхъ различающимъ не одну ихъ картинную сторону. И со всемъ темъ, пластическое совершенство формы не могло даться г. Майкову безъ ущерба всему тому, что порывисто и пламенно въ призванiи поэта. Сосредоточенная наблюдательность внешнихъ проявленiй природы, наблюдательность живописца, чуткаго къ красоте красокъ и линiй видимо перевышала въ немъ то безотчетно-восторженное стремленiе къ возсозданiю словомъ поэтическихъ моментовъ нашей жизни,-- стремленiе, которымъ уже въ то время отличался г. Тютчевъ и съ которымъ г. Фетъ готовился выступить въ нашу литературу. Оба, названные нами поэта имели надъ г Майковымъ перевесъ въ лиризме, точно такъ же, какъ онъ имелъ надъ ними перевесъ въ художественной обделке стиха, въ законченности и образности своихъ произведенiй. Чтобъ яснее определить мысль нашу и чтобъ яснее показать разность поэтическихъ путей, но какимъ двигались поэты, нами названные, мы позволимъ себе сделать небольшое сравненiе ихъ произведенiй, по поводу самыхъ немногосложныхъ и общедоступныхъ явленiй внешняго мiра.
И Майковъ, и Фетъ, и Тютчевъ очень часто изображаютъ намъ картины природы, подступая къ природе двумя совершенно противуположными способами. Первый поэтъ, не страстный, но чуткiй на поэзiю и исполненный, какъ мы сказали, наблюдательностью высокаго живописца, смело решается передать словами то, что доступно лишь кисти мастера, и, не взирая на необычайную трудность задачи, почти всегда выходитъ победителемъ. Не затемняя своихъ очертанiй ни рефлексiею, ни взрывами восторга, онъ осмотрительно свершаетъ свой трудъ и заканчиваетъ его, ни на минуту не разставаясь съ своимъ величавымъ спокойствiемъ. Два другiе поэта действуютъ иначе. Пораженные, поглощенные, отуманенные даннымъ явленiемъ, они кидаются на возсозданiе его, надеясь лишь на то, что сила чувства, взволновавшаго всю ихъ натуру, не можетъ не выразиться поэтическимъ словомъ. Не наблюдая подробностей, но набрасывая линiй, не гонясь за формою, они делаютъ своего рода лирическiй coup de tête, который часто бываетъ неудаченъ, но по временамъ приводитъ къ неожиданному и самому удовлетворительному результату. При успехе, изъ души, взволнованной поэтическимъ восторгомъ, вырываются образы почти сверхъ-естественной верности и мастерства, образы, до которыхъ не додумаешься вч, спокойномъ состоянiи души нашей. Такимъ образомъ, мы видимъ трехъ поэтовъ, достигающихъ блестящаго поэтическаго успеха черезъ два пути, вовсе между собой несходные. Все трое имеютъ свою силу и свою слабость: - слабость поэта-пластика заключается въ томъ, что, не предаваясь лирическимъ порывамъ, онъ лишается выгодъ, ими доставляемыхъ,-- слабость поэтовъ-лириковъ ведетъ къ тому, что образы ихъ часто не имеютъ должной оконченности, и сильный поэтическiй порывъ, ихъ взволновавшiй, не выражается въ форме, достаточно художественной.
Продолжая сравненiе, приведемъ прежде всего стихотворенiе г. Майкова "Эхо и Молчанiе".
ЭХО И МОЛЧАНІЕ.
Осень срывала поблекшiе листья
Тонкою слюдой блестящаго льда....
Грустный, блуждая въ лесу обнаженномъ,
Въ чаще глубокой подъ дубомъ и елью,
Мирно уснувшихъ двухъ нимфъ я увиделъ
Веялъ, клубилъ ихъ зеленыя ризы,
Нежно ихъ жаркiя лица лобзая.
Вдругъ за горами послышался топотъ,
Лаянье псовъ и охотничьи роги.
Шумомъ испугана, въ чащу сокрылась,
Робко дыханье тая; а другая,
Съ хохотомъ резкимъ, съ пригорка къ пригорку,
Съ холма на холмъ, изъ лощины въ лощину,
Тише и тише.... исчезла.... Но долго
По лесу голосъ ея повторялся.
Всякiй согласится съ нами, что задача поэта необыкновенно трудна. Здесь требуется воплотить въ художественное целое, въ одну картину, явленiе природы, по видимому, не представляющее въ себе картинности. Эхо и молчанiе могутъ вдохновить поэта-мечтателя, поэта исполненнаго меланхолiи, и такъ далее, но какъ передать ихъ въ пластическихъ образахъ? Нашъ поэтъ вдохновляется поэзiей древнихъ народовъ и съ помощью монологическаго представленiя, обставленнаго всей прелестью картинъ осенней природы, преодолеваетъ трудность своей темы. О спокойствiи и законченности образовъ, о художественныхъ сторонахъ всего произведенiя судить намъ не приходится, потому-что стихотворенiе само говоритъ за себя каждому читателю. Достаточно будетъ съ особеннымъ вниманiемъ отметить ту особенность, что нашъ поэтъ, трудясь надъ задачей полу-аллегорической и сложной, умелъ придать ей ясную, невозмутимую простоту, и картинность целаго не затемнилъ никакимъ фантастическимъ представленiемъ.
Совершенно другое видимъ мы, напримеръ, у г. Тютчева, въ его короткомъ произведенiи "",-- произведенiи, въ которомъ явленiе природы, простое и несложное, да сверхъ того взятое безъ всякихъ отношенiй къ мiру фантастическому, разрастается въ картину смутнаго и какъ бы сверхъ-естественнаго величiя. Поэтъ просто говоритъ о зарнице въ летнюю ночь, но взгляните, какими удивительными словами выражаетъ это представленiе его пылкая душа, до самой своей глубины потрясенная картиною, въ нее залегшею.
Неостывшая отъ зною,
Ночь iюльская блистала,
И надъ тусклою землею
Все въ зарницахъ трепетало.
Неба сонныя ресницы
Раскрывалися порою,
И, сквозь беглыя зарницы,
Загарались надъ землею!
безпредельная сила метода лирическаго, такъ какъ сейчасъ, въ стихахъ г. Майкова, сказался намъ спокойно-объективный методъ въ поэзiи. Разберите стихотворенiе г. Тютчева съ точки зренiя пластика,-- и вы тотчасъ приметите его недостатки въ этомъ отношенiи. Не говоримъ уже о томъ, что образы, самые разнородные, здесь перепутываются въ хаотическое целое, что неизвестно, чьи то зеницы загораются подъ землей сквозь
Совершенно подобныхъ явленiй находимъ мы множество въ книжечке стихотворенiй Фета. Возьмемъ, напримеръ, хотя стихотворенiе "Пчелы", совершенно запутанное въ объективно-художественномъ отношенiи, но стоящее необыкновенно высоко чрезъ лиризмъ, въ немъ заключающiйся.
Пропаду отъ тоски я и лени.
Одинокая жизнь по мила,
Въ каждый гвоздикъ душисто" сирени.
Распевая, вползаетъ пчела...
Дай, хоть выду я въ чистое поле.
Сердце пышетъ все боле а боле,
Словно уголь въ груди я несу.
Здесь разстанусь. Черемуха спитъ...
И никакъ я понять не умею,
Вотъ пятнадцать поэтическихъ строкъ, въ которыхъ напрасно станемъ мы искать последовательности, ясности, определенной картинности. Мы даже не видимъ, въ какую пору дня происходитъ моментъ, изображенный поэтомъ, не знаемъ даже, въ чьи уста влагаетъ онъ свой весеннiй дифирамбъ, не знаемъ, кто смотритъ на жужжащихъ пчелъ: самъ ли поэтъ, молодая ли девушка, молодой ли мужчина? Какими же путями, при всей этой путанице образовъ и восклицанiй, поэтическая цель достигнута со всей полнотою? Путь здесь одинъ - задушевный лиризмъ, составляющiй всю силу человека, имъ одареннаго.
Здесь мы прекращаемъ нацiи сближенiя между поэтами и просимъ читателя извинить насъ за длинное отступленiе: оно было необходимо для указанiя важной и существенной стороны Майковскаго дарованiя. Поэтъ-художникъ, но не лирикъ, писатель замечательный мастерскою, спокойною отделкою своихъ стихотворенiй, г. Аполлонъ Майковъ, съ перваго своего появленiя передъ русскую публику, сталъ передавая намъ античную прелесть древней поэзiи, онъ могъ бы замкнуться въ пределахъ, ему хорошо известныхъ, и все-таки остаться однимъ изъ первоклассныхъ русскихъ поэтовъ; но онъ не сделалъ этого, къ чести своей и въ примеръ другимъ деятелямъ: Майковъ понялъ ответственность, налагаемую на него дарованiемъ и не задремалъ на лаврахъ своей молодости. Со времени появленiя его первой книжки до настоящаго года, онъ жилъ, пелъ и трудился, какъ следуетъ истинному поэту мысли, испытывая себя на всехъ поприщахъ, отыскивая вдохновенiе въ мiре исторiи, увлекаясь временными и насущными требованiями общества, передавая на русскiй языкъ мысль и духъ знаменитейшихъ чужеземныхъ поэтовъ, зорко следя за всеми высокими моментами нашей вседневной жизни, обращаясь къ разительнейшимъ явленiямъ древняго мiра, все более и более разширяя кругъ своего мiросозерцанiя, полнее и полнее понимая самую сущность того, что на языке нашемъ зовется поэтическимъ призванiемъ. Въ теченiе десяти летъ слишкомъ, деятельность Майкова приносила ему более неудачъ, чемъ успеховъ, более борьбы, чемъ радостей, но поэтъ не ослабелъ въ своихъ силахъ, не оробелъ передъ временными оборотами общаго мненiя и, наконецъ, могъ пожать плоды своихъ благородныхъ усилiй. Мы сожалеемъ о томъ, что пределы статьи нашей дозволяютъ намъ лишь одинъ краткiй очеркъ этой, более чемъ десятилетней, деятельности, но современемъ мы надеемся дополнить недосказанное нами, а собранiе новыхъ стихотворенiй г. Майкова, уже приготовляющееся къ печати, подаетъ къ тому удобный случай.
И такъ, деятельность поэта нашего, тотчасъ же после изданiя его первыхъ стихотворенiй, распалась на две части. Къ первой, исполненной спокойствiя и навеянной антологически-художественной стороной его дарованiя, мы отнесемъ "Очерки Рима", обнимающiе собой пространство времени отъ 1843 до 1847 года, и весь небольшой отделъ второго тома, подъ названiемъ "Изъ древняго мiра". Безъ этихъ очерковъ Рима и сценъ изъ древней жизни, можетъ быть, и самому г. Майкову его деятельность показалась бы изнурительною. Какъ бы то ни было, намъ прiятно слелить за темъ, какъ светлая, художественная, тихая струя, уже давшая поэту столько успеховъ, осталась при немъ въ самомъ разгаре борьбы и сомненiй, смягчая его тяжелыя минуты и постоянно напоминая развитымъ людямъ, что прежнiй художникъ Майковъ остался прежнимъ художникомъ, полнымъ властителемъ своей поэтической области. Въ стихотворенiяхъ, нами указанныхъ, преимущественно въ "Очеркахъ Рима", поминутно встречаются картины большой прелести и законченности. Укажемъ, напримеръ, на "Palazzo", на "Ватиканскiй Музей", на пiеску "Пицiй", на прелестную вещицу "Fortunata", едва ли не самое лирическое изъ всехъ Майковскихъ произведенiй того времени. Священный воздухъ Италiи, вместе съ изученiемъ старой живописи и великихъ итальянскихъ поэтовъ, благодетельно подействовалъ на русскаго юношу; величавый Дантъ съ этихъ норъ уже началъ иметь влiянiе на его дальнейшее развитiе: "Нимфу Эгерiя" о томъ свидетельствуетъ.
Въ "Нимфе Эгерiи" и небольшомъ числе пiесъ, нами упомянутыхъ, мы уже можемъ видеть прогрессъ Ап. Майкова, какъ поэта мысли. Въ нихъ онъ идетъ впередъ, не утрачивая ни художественности стиха, ни поэтическаго спокойствiя, и какъ бы предчувствуетъ ту дорогу, на которую ступилъ онъ наконецъ въ последнiе годы.
Странно и какъ будто неловко, покончивши съ этой невозмутимой, чисто-художественной стороной деятельности г. Ап. Майкова, кинуть пытливый взглядъ на другую, тревожную сторону его занятiй. Колеблясь передъ своей задачей, мы невольно платимъ долгъ самому безтолковому изъ предразсудковъ. Мы такъ привыкли считать всякаго истиннаго поэта какимъ-то олимпiйскимъ созданiемъ, съ венцомъ на голове и непогрешимой самоуверенностью во взгляде! Изъ-за чего, думаемъ мы невольно, поэту и колебаться, бороться съ своимъ призванiемъ, бродить но какимъ-то небывалымъ путямъ и снискивать свой поэтическiй хлебъ въ поте лица? Ему все должно даваться легко, онъ воленъ какъ ветеръ, и его повелитель - одна минута, какъ говорится у Шиллера. Но, увы! все сейчасъ сказанное еще можетъ, пожалуй, относиться къ поэтамъ-лирикамъ, къ поэтамъ страсти,-- что до поэтовъ мысли, немного придется деятельности на ихъ долю, если они станутъ служить минуте вдохновенiя и ждать порывовъ творчества! Имъ нельзя жить безъ труда и многосторонней, строго воспитанной опытности, безъ близкаго знакомства съ наукой, интересами общества и иными многосложными предметами. Только черезъ изученiе и знанiе достигаютъ они той славы и того значенiя, къ которымъ указанъ путь деятельностью двухъ величайшихъ поэтовъ мысли: Гёте и Вордсворта. Потому-то пускай поспешитъ всякiй человекъ, ценящiй поэзiю, отдать полную дань уваженiя поэту трудящемуся, хотя бы поэтъ этотъ по временамъ ошибался въ своемъ труде, хотя бы онъ по временамъ сворачивалъ съ прямой дороги.
Въ настоящее время, разсматривая г. Майкова, какъ поэта-мыслителя, мы очень хорошо видимъ его заслуги и совершенства. Мы сознаемъ вполне, до какой степени разширилъ онъ область ему принадлежащую, къ какимъ изящнымъ произведенiямъ привело его, напримеръ, изученiе исторiи - ("Три Смерти, "Савонарола"), какими утешительными результатами обозначилось его долговременное изученiе поэтовъ, подобныхъ Данту, Гейне. Но то, что видимъ мы въ настоящемъ, не сразу далось поэту нашему. Чтобъ вполне начертать себе прямой путь, надобно весьма близко, и даже иногда черезъ собственный опытъ, ознакомиться съ ложными путями,-- хотя бы для того, чтобъ понять всю ихъ ложность. Пути, но которымъ г. Майковъ шолъ къ своему настоящему развитiю, по всегда могли назваться настоящими путями, но онъ шолъ по нимъ, не роняй своего достоинства, шолъ твердо и честно, выполняя свое дело и последствiя сто предоставляя судьбе. Такъ трудолюбивый земледелецъ, улучивъ свободный часъ, усердно размахиваетъ заглохшее поле, которое, быть можетъ, и однимъ лишнимъ зерномъ не воздастъ за усилiя труженика. И г. Аполлонъ Майковъ, подобно предпрiимчивому земледельцу, трудился въ поте лица надъ неблагодарною ночною, и, благодаря Бога, трудился не напрасно. Исторiи этого труда мы должны коснуться, хотя вскользь, несмотря на то, что въ двухъ томахъ стихотворенiй, находящихся передъ нами, мы не находимъ почти ничего, относящагося къ сейчасъ указанной поре Майковской деятельности.
Въ наше время всякому читателю известно, какого рода теорiи и увлеченiя господствовали въ нашей литературе за время сороковыхъ годовъ. Критика, направленная временными, весьма полезными, но довольно безплодными для литературы соображенiями, да сверхъ того поощренная примеромъ французскихъ и германскихъ ценителей, видимо клонилась къ общественному дидактизму, къ отрицанiю законовъ чистаго искусства. Первые писатели русскiе, по молодости, пылкости и, что всего важнее, но отсутствiю самостоятельности въ воззренiи на свое дело, или смело поднимали знамя временнаго поученiя, или робко хранили про себя свои независимыя теорiи, не рискуя высказаться и гордо пойти противъ моднаго заблужденiя. Въ такое время поэту жить было трудно. Еще при дидактизме, ясно определившемся, поэтъ можетъ изредка вымолвить свое словно, изредка тиснуть меткое стихотвореньице; но какова можетъ быть его роль въ томъ обществе, где самый дидактизмъ, по новизне своей, высказывается однимъ смутнымъ отрицанiемъ? А дидактизмъ сороковыхъ годовъ, но своему туманному характеру и многимъ нелитературнымъ обстоятельствамъ весь вращался въ снере туманнаго, неопределеннаго отрицанiя. Писатель, отдавшiй себя делу общественнаго поученiя, въ то время съ большимъ трудомъ могъ найти хотя малую область для деятельности - для него была недоступна даже та сторона, которая въ настоящее время вдохновляетъ поэта Розенгейма и князя Кугушева, автора "Дуняши". Что могъ онъ высказать, кроме сумрачнаго и довольно кислаго "недовольства окружающей его средою" (стереотипное выраженiе стараго времени)? На недовольстве окружающею насъ средою можно построить меланхолическую повесть, психологическiй этюдъ съ Обермановскимъ лиризмомъ,-- но что-же могъ сделать изъ него поэтъ, существо котораго имеетъ своимъ корнемъ крепкую действительность и моменты наслажденiй жизнью? Отвративши взглядъ отъ целаго общества (какъ бы велики ни были его пороки), устремляя всю свою наблюдательность на особенности мрачныя и возмущающiя, поэтъ можетъ придти лишь къ двумъ выгоднымъ пунктамъ,-- то-есть или къ безплодiю, или къ созданiю Фантастическихъ идеаловъ. Истица эта такъ верна, что не терпитъ исключенiй. Незыблемая точка опоры необходима певцу, и если онъ не отыщетъ ее въ действительномъ мiре, то, по необходимости, унесется въ мiръ утопiй, иногда яркихъ и поэтическихъ, но всегда почти ложныхъ. Байронъ, отрекшiйся отъ интересовъ своей великой и могучей родины, не приметившiй ея светлыхъ сторонъ за временными пороками, былъ принужденъ создать себе целый мiръ не изъ живыхъ людей, но изъ небывалыхъ и призрачныхъ корсаровъ, изгнанниковъ, разочарованныхъ чародеевъ-преступниковъ. Жоржъ Сандъ, увлеченный страстью и ставшiй въ отрицательное состоянiе ко всему обществу, черезъ свое увлеченiе былъ принужденъ, во что бы то ни стало, опереться на чужiя теорiи, не просуществовавшiя двадцати летъ и рухнувшiя въ прахъ при общемъ смехе. Все эти явленiя намъ теперь ясны, какъ день, но не то было съ ними въ сороковыхъ годахъ, въ эпоху надеждъ, смутныхъ стремленiй, законнаго протеста противъ окружавшей насъ тьмы, и великодушной. хотя ребяческой, погони за новейшими изъ идеаловъ. Г. Майковъ увлекся общимъ направленiемъ словесности, за одно съ благонамереннейшими и даровитей шили изъ своихъ товарищей; плодомъ увлеченiя этого вышло довольно большое количество произведенiй, изъ которыхъ лишь два или три удостоились чести быть помещонными въ настоящемъ собранiи его стихотворенiй. Къ названной нами поре, между 1844 и 1850 годами, относятся, между прочимъ, поэма "Две Судьбы" и отрывокъ "Барышне".
"Две Судьбы" не вошла въ полное собранiе трудовъ г. Майкова. Мы очень хорошо знаемъ, что это произведенiе, когда-то восхваляемое дидактиками, грешитъ и неопределенностью замысла, и ошибками въ постройке, но знаемъ и то, что некоторыя подробности поэмы выполнены блистательно. Еслибъ въ ней даже не имелось картинъ, отчасти выкупающихъ грехи целаго,-- поэма "Две Судьбы" все-таки не можетъ принадлежать къ числу делъ, которыхъ надо стыдиться. Не для угоды ветреной критике, не изъ преходящей моды нашъ поэтъ кинулся въ анти-поэтическую область,-- онъ вступилъ въ нее съ сердцемъ, полнымъ надеждъ, съ жаднымъ взглядомъ, съ честными помыслами. Въ отрицанiи виделъ онъ ждетъ обильной жатвы отъ истощеннаго ноля. Если разсчетъ оказался невернымъ, то самый опытъ не прошолъ даромъ. Не смотря на поощренiя ценителей, не смотря на временныя требованiя публики, не смотря, на то, что въ конце сороковыхъ годовъ всякое слово (даже полуслово) отрицанiя казалось чемъ-то пленительнымъ и смелымъ, нашъ поэтъ поверилъ своему собственному опыту более чемъ современной прихоти. Напрасно ему говорили, что безплодное поле только кажется безплоднымъ,-- онъ хорошо и по опыту зналъ, что изъ камня хлеба не добудешь. Напрасно ценители искренно восхищались тенденцiей его поэмы,-- Майковъ узналъ, что благонамеренная тенденцiя но есть еще вдохновенное слово, и что отъ отрицанiя той или другой среды до малейшаго поэтическаго образа разстоянiе безконечно. Дидактика соцiальная, смутная, дидактика, построенная на невозможныхъ скачкахъ и вяломъ отрицанiи, была изведана поэтомъ, и ея мертвенная сторона раскрылась передъ нимъ во всей своей ужасающей наготе. Путемъ труда и опыта, онъ понялъ, что искусство при всехъ своихъ неземныхъ особенностяхъ, должно иметь свой корень въ прочной деятельности, никакъ не въ неопределенныхъ порывахъ души, какъ бы чисты и благонамеренны ни были эти порывы. Онъ уразумелъ всемъ сердцемъ, что въ деле вдохновенiя все неясное, несформулированное и новые казавшееся въ самой жизни, тоже что песчаный грунтъ, въ которомъ глохнетъ всякое растенiе, глохнетъ безъ плода и даже безъ цвета.
Патрiотическо-дидактическая деятельность г. Майкова,-- деятельность, когда-то такъ сильно осуждаемая, была прямымъ плодомъ того соцiально-дидактическаго настроенiя, которое разрешилось поэмой, сейчасъ нами указанной. Поэтъ, задумавшiй искать себе вдохновенiя въ мiре временныхъ и преходящихъ интересовъ общества, можетъ понимать свою задачу двояко, то-есть искренно или неискренно. Если онъ разумеетъ ее неискренно, т. е. въ дидактизме своемъ придерживается моды и льститъ минутнымъ требованiямъ умниковъ, то ему ничего не стоитъ и распрощаться съ общественнымъ поученiемъ, чуть оно не дастъ ему ожидаемыхъ успеховъ. Но при искренности воззренiя, при действительномъ и нелицемерномъ стремленiи сливать свою поэзiю съ делами государства и общества, развязка приходитъ не съ такой непринужденностью. Современное поученiе имеетъ много сторонъ, много путей, изъ которыхъ иные могутъ показаться истинными даже после того, какъ другiе обманули и привели къ неудаче. Тамъ, где мудрецы заблуждаются, можетъ быть правою масса съ ея инстинктами; где сбиваются съ толку книжные люди,-- дети и юноши въ своей непосредственности пропилятъ истину. Въ конце сороковыхъ годовъ г. Майковъ вполне понялъ, что прежнiе его учители ошибались. Онъ увиделъ, что ихъ туманные и не перешедшiе въ законную формулу протесты имеютъ лишь слабый отголосокъ во всемъ обществе, но, увидавъ это, еще не потерялъ веры въ дело общественнаго поученiя. Въ этомъ отношенiи онъ поступилъ стойко, и не счелъ всей кампанiи пропавшею после перваго сраженiя. Сверхъ того было еще одно важное обстоятельство, удержавшее нашего поэта на временно-поучительномъ пути, имъ избранномъ: въ политическомъ мiре происходило событiе новое и поразительное для всего молодого поколенiя, родившагося и воспитавшагося посреди тишины и внешняго спокойствiя,-- событiемъ этимъ была великая европейская война со всеми подвигами, катастрофами и вопросами, ее ознаменовавшими.
Въ настоящее время мы можемъ говорить о минувшей войне безъ увлеченiя и горя, съ полнымъ спокойствiемъ и полнымъ безпристрастiемъ. въ этомъ деле нашему отечеству стыдиться нечего, оно можетъ безъ скорби вспоминать даже о поенныхъ неудачахъ, славныхъ какъ победы, даже о злоупотребленiяхъ, войною раскрытыхъ и войною же приближенныхъ къ возможному исправленiю. И потому мы можемъ съ откровенностью сознаться въ томъ, что последняя наша борьба съ Европою не походила, ни но исходу, ни по значенiю, на великую популярную борьбу двенадцатаго года. Но какъ бы то ни было, не следуетъ забывать и того, что война съ Турцiею и союзниками Турцiи, оконченная посреди общаго утомленiя, не популярная ни въ Россiи, ни въ Англiи, ни даже въ задорно-шумливомъ французскомъ народе, въ самомъ начале своемъ, некоторое время была у насъ войною популярною. Не смотря на всю многосложность восточнаго вопроса, не взирая на дипломатическую и не всемъ доступную часть переговоровъ и начинанiй, масса русскаго общества видела въ начинающейся войне мысль великодушную, уносящую человека изъ области сухихъ вседневныхъ интересовъ. Въ глазахъ простолюдина, какъ и въ глазахъ грамотнаго человека, разгоравшаяся война была войной за угнетенныхъ христiанъ, за братьевъ, истерзанныхъ и замученныхъ поганымъ туркомъ. Не говоримъ уже о томъ, до какой степени сострадателенъ и добръ народъ русскiй, по стоитъ лишь вспомнить о жителяхъ Россiи, исполненныхъ ненависти къ мусульманину - притеснителю ихъ единоплеменниковъ, о грекахъ, армянахъ, болгарахъ, сербахъ, раскиданныхъ но всемъ областямъ нашимъ или живущимъ около границъ, въ соседстве своихъ враговъ,-- и мы поймемъ почему начало великой восточной войны поглотило собой умы и сердца нашихъ соотечественниковъ. Въ рыцарскомъ чувстве христiанина, идущаго защищать своихъ угнетенныхъ братьевъ, въ благородной мести русскаго воина, возмущеннаго первыми варварствами турокъ на нашей земле, въ восторженномъ увлеченiи целаго народа, убежденнаго въ своей непобедимости, наконецъ во всехъ подробностяхъ тяжкой войны, еще невиданной нашимъ поколенiемъ - заключалась своего рода несомненная поэзiя. Винить г. Майкова въ томъ, что онъ увлекся этой поэзiей, мы никакъ не можемъ. Мы не винимъ его и за то, что многiе предметы и лица, событiями выдвинутые впередъ въ то время, поразили поэта, какъ живое воплощенiе энергiи, славы, величiя и такъ далее. Въ воззренiяхъ его многое оказалось скороспелымъ и многое было разрушено опытомъ последующихъ годовъ, но сомневаться въ искренности этихъ воззренiй никто не имеетъ малейшаго права. Такъ же мало права имеемъ мы охуждать поэта за то, что онъ отъ дидактики туманно-гуманической, отъ дидактики, понятой только небольшимъ кругомъ развитыхъ ценителей, передвинулся къ поученiю, назначенному действовать на массы и имеющему свой корень во всехъ доступныхъ, всеми понимаемыхъ патрiотическихъ стремленiяхъ целаго народа. въ первыхъ воинственныхъ крикахъ массы русскихъ людей, г. Майкову почудилась та общественная истина, за которой онъ гонялся такъ долго и такъ добросовестно. Онъ отдалъ свое поэтическое слово на пользу гонимыхъ христiанъ такъ же искренно, какъ въ эпоху борьбы за греческую независимость, другiе поэты (лордъ Байронъ, Гюго, Лудовикъ Баварскiй) служили этой борьбе своимъ вдохновенiемъ. Мирный поэтъ, подобно многимъ изъ своихъ предшественниковъ, позабылъ что его дело - дарить общество кроткимъ и тихимъ словомъ, что роль Тиртея всегда бываетъ тяжела и неблагодарна. Впрочемъ, мы ни въ какомъ случае не можемъ сказать, чтобъ сейчасъ упомянутые нами труды г. Майкова принадлежали къ числу трудовъ совершенно неблагодарныхъ. Ихъ читали и хвалили въ свое время, они отличались теплымъ чувствомъ и ловкимъ стихомъ, а иные изъ нихъ, напримеръ "Клермонтскiй Соборъ", обозначали собой довольно плодотворную эпоху въ Майковской деятельности. Собственно же воинственнымъ огнемъ или средне-возбуждающимъ настроенiемъ означенныя произведенiя не отличались,-- русскiй поэтъ но необходимости стоялъ слишкомъ далеко и отъ места воспеваемыхъ имъ действiй, и отъ самихъ интересовъ, такъ принятыхъ имъ къ сердцу. Сколько ни старались русскiе поэты, какъ ни обливалось ихъ сердце кровью при слухахъ о страждущихъ и гонимыхъ турецкихъ подданныхъ, слово ихъ не было словомъ того, кто самъ терпитъ и носитъ на себе гнетъ отъ иноверца-притеснителя. А потому, во всей массе стихотворенiй, порожденныхъ событiями последней войны, стоитъ на первомъ плане не стихотворенiе г. Майкова, не песня о воеводе Пальмерстоне, а немногословное стихотворенiе какого-то неизвестнаго серба, проклинающаго Стамбулъ и призывающаго на него небесное мщенiе "за сербовъ, за болгаръ, за грековъ и за всехъ придавленныхъ свинцовой пятой мусульманина..."
воинственная дидактика, проводимая, въ показанныхъ нами стихотворенiяхъ, возбудила въ литературе столько же порицанiй, сколько похвалъ была когда-то возбуждена Майковской дидактикой перваго перiода (особенно поэмою "Две Судьбы"). Лучшiе органы нашей журналистики не разделяли этого охужденiя, но за то весь заднiй дворъ русской литературы съ озлобленiемъ великимъ накинулся на прежде прославляемаго поэта. Г. Майкова безъ церемонiи называли шаткимъ мыслителемъ, угодникомъ неразвитой толпы, отступникомъ отъ прежнихъ гуманныхъ теорiй,-- въ его стихахъ видели не добрую цель, не нацiональныя стремленiя, не весьма понятное чувство воспрiимчиваго человека увлеченнаго блескомъ и обстановкой военныхъ подвиговъ но какой-то недостойный разсчетъ, чуждый душе нашего благороднаго писателя. Критика заднихъ дворовъ журналистики никогда не отличается разборчивостью: у кого на душе много грязи, тотъ самъ, (можетъ быть для успокоенiя своей совести), силится видеть грязь во всемъ существующемъ. Само собою разумеется, выходки вздорныхъ, бездарныхъ писакъ не могли огорчить г. Майкова, но къ выходкамъ этимъ вскоре присоединилось осужденiе более серьезное. Во всякой литературе имеется большое количество лицъ честныхъ и трудолюбивыхъ, хорошо владеющихъ перомъ, но ровно ничего не понимающихъ въ деятельности поэтовъ и въ законахъ поэзiи. Все эти лица, по устройству своего разсудка, способны видеть поэзiю лишь въ одной дидактике, и въ томъ винить ихъ трудно: дидактика поэтическая для нихъ тоже, что сюжетъ оперы для слушателя, лишеннаго всякой музыкальности. Ничего не смысля въ высочайшемъ даре небесъ, вдохновенiе - они отъ вдохновенныхъ певцовъ ждутъ того же, чего слушатель, сейчасъ упомянутый, ждетъ отъ опернаго либретто, то есть Фактической стороны, внешняго интереса, некоторой задорности и такъ далее. Какъ для опернаго зрителя "Вильгельмъ Толь" выше "Донъ-Жмана" и "Фенелла" несравненно занимательнее, чемъ "Севильскiй Цирюльникъ" - такъ и для честнаго, но неразвитаго въ поэтическомъ смысле ценителя, обличительная повесть важнее Гончаровскаго романа, и Пушкинское стихотворенiе меркнетъ въ сравненiи съ какой нибудь современной сатирой. Такiе-то почтенные люди - истинная чума для поэтовъ, присоединили свой голосъ къ, голосу ничтожныхъ крикуновъ, присоединили его не изъ злобы и разсчета, но вследствiе искренняго убежденiя, искренняго недовольства новымъ направленiемъ Майкова. Возгласы ихъ были довольно сильны, и выдалось несколько месяцевъ, въ теченiе которыхъ почти вся русская новая литература стала къ Ап. Майкову въ крайне недружелюбное положенiе. Для нашего незлобнаго певца наступило самое тяжелое время, но онъ пережилъ его съ честью, не уступая общему голосу и не раздражая его какой нибудь извинительной въ ту пору протестацiей. Его терпенiе въ скорости получило свою награду,-- ибо, какъ мы уже сказали выше, реакцiя ценителей противъ Чайковскаго дарованiя имела свои полезныя, плодотворныя последствiя.
Первымъ и важнейшимъ изъ последствiй этихъ было конечное убежденiе самого г. Майкова въ полной несостоятельности всякаго дидактическаго или поучительнаго направленiя въ поэзiи. Поученiе, которому поэтъ служилъ въ сороковыхъ годахъ, столкнулось съ поученiемъ, впоследствiи его увлекшимъ,-- и къ величайшему счастiю для всехъ насъ, столкновенiе это въ конецъ сокрушило оба поученiя. Въ самомъ деле, г. Майковъ могъ спросить себя, и, конечно, спрашивалъ не разъ: за что на меня ополчился весь легiонъ честныхъ и благонамеренныхъ чтителей дидактики? Вопросъ этотъ уже заключалъ въ себе зерно сомненiя, отъ котораго имели распасться все прежнiя теорiи. Въ своихъ патрiотическихъ произведенiяхъ, нашъ авторъ не нарушилъ ни одного изъ законовъ дидактической поэзiи. Его слова имели смыслъ и весъ: они касались важнейшаго современнаго вопроса, они имели сильный отголосокъ въ обществе, ихъ повторяли люди честные и храбрые, готовые взглянуть въ лицо смерти и положить душу за свою родину. Въ нихъ не было ничего, противнаго честнымъ стремленiямъ человека, ихъ основанiе глубже лежало въ народе, чемъ, напримеръ, основанiе той философско-соцiальной дидактики, на основанiи которой поэма "Две Судьбы" была задумана и выполнена. И Жоржъ-Сандизмъ, следы котораго видимъ мы въ "Барышне", и систематическое возведенiе въ теорiю недовольства своей средою, высказанное въ "Двухъ Судьбахъ" давно уже начали утомляться въ нашемъ обществе, а между темъ гонители новыхъ поучительныхъ вещей г. Майкова видимо сетовали на него за то, что онъ не проводитъ идей и тенденцiй, когда-то имъ проводимыхъ. Но какому случаю тутъ допущены двое весовъ и две меры въ деле поученiя, изъ какихъ причинъ ценители наши, признавая за поэтомъ право поученiя, даже делая это поученiе условiемъ поэзiи,-- возстали все на поэта, чуть онъ сталъ применять ими же построенный принципъ, сообразно своимъ собственнымъ убежденiямъ? На это ценители возразили г. Майкову: ваше поученiе не хорошо,-- оно противоречитъ и нашимъ, и вашимъ прежнимъ убежденiямъ. - Но ответъ такого рода, какъ и следовало ожидать, былъ последнимъ приговоромъ делу поученiя въ поэзiи. Самый легкомысленный писатель могъ понять изъ него, что такъ восхваляемое право поэта - поучать своихъ современниковъ, есть ничто иное, какъ жесточайшее изъ стесненiй делу поэзiи. Вы имеете право учить себе подобныхъ,-- но учить ихъ такъ, какъ мы, ценители, того хочемъ. Если вы переросли свои старыя теорiи, если вы независимы но духу, если вы ищите новыхъ, нами еще не одобренныхъ, путей къ поэтической дидактике, вы не поэтъ-гражданинъ, но фантазеръ, утопистъ, отсталой виршеплетъ и ничего более. Учите людей тому, что намъ нравится, и изменяйте цель своихъ поученiй лишь тогда, когда мы сами сделаемъ шагъ впередъ и изменимъ наши взгляды на обязанность учителя... Спрашивается после этого, что же такое поэтическiй дидактизмъ, если не полное подчиненiе вдохновенiя поэта духу той или другой партiи, подчиненiе унизительное, вялое и безплодное! Если бъ еще партiи наши были зрелы и прочны, поэтамъ оставалась бы хотя какая нибудь временная гарантiя въ ихъ стойкости, но где же взять эту гарантiю при настоящей шаткости нашихъ мненiй, при изменчивости нашихъ литературныхъ и мыслящихъ круговъ общества?
На такiя соображенiя непременно должно было навести г. Майкова то резкое осужденiе, которое онъ встретилъ за свою деятельность, относившуюся къ деламъ и вопросамъ прошлаго военнаго времени. Нашъ поэтъ, къ чести его, надо сказать, весьма мягокъ и уступчивъ по натуре, онъ никогда неспособенъ пренебрегать голосомъ умныхъ деятелей, но при всей своей уступчивости, при всемъ уваженiи къ суду товарищей-литераторовъ, онъ не могъ признать себя неправымъ. Онъ ясно созналъ, что его судятъ съ точки зренiя духа партiи, и, сознавши это, не могъ уже увернуться отъ совершенно логическаго вопроса: "чего же ожидать поэту поучительнаго направленiя, если всякая литературная партiя начнетъ судить его, сообразно съ временными целями и стремленiями?" Такой вопросъ велъ за собой совершенное паденiе веры въ дидактику, и вследъ за темъ окончательный выходъ на тотъ путь, который не можетъ подлежать суду временныхъ партiй, ибо находится выше ихъ и обнимаетъ собою всестороннiя видоизмененiя помысла человека. Въ то самое время, когда нашъ поэтъ, по ходу событiй и развитiя, подходилъ къ самому широкому пониманiю законовъ искусства, перевороты, совершившiеся въ политическомъ мiре, еще более ускорили весь процессъ, нами сейчасъ объясненный. Война кончилась посреди общаго изнуренiи. Общественное мненiе обратилось къ изученiю делъ внутренняго устройства. О войне стали забывать, вместо блестящихъ и сердце волнующихъ сценъ, вместо знаменъ, носимыхъ по улицамъ, вместо слуховъ о геройскихъ подвигахъ, остались следы бедъ и крови, воспоминанiя о погибшихъ семействахъ. Передъ глазами нашими обнаружилась изнанка боевой деятельности, и роль поэта-возбудителя, роль современнаго Тиртея, стала совсемъ невозможной, по минованiи въ ней надобности.
на этой почве, выросшiе въ пору самаго разгара работы надъ неблагодарными темами. Вследствiе всего этого, г. Майковъ, безъ всякаго преднамереннаго разсчета или желанiя озадачить публику, поступилъ совершенно такъ, какъ какой нибудь искусный генералъ, въ труднейшую минуту сраженiя, демаскирующiй главныя свои силы и производящiй новое наступленiе въ то самое время, когда его считаютъ сбитымъ съ позицiи. Едва замолкъ последнiй отголосокъ патрiотическихъ песень нашего поэта, какъ онъ выступилъ впередъ съ новыми произведенiями, давно заготовленными и словно приберегаемыми къ трудной минуте. Произведенiя эти, относившiеся къ 1851--1856 годамъ авторской деятельности, состояли изъ несколькихъ сценъ изъ древняго мiра, небольшихъ, по въ высшей степени замечательныхъ стихотворенiй: "Нива", "Звуки Ночи", "Осень", "Импровизацiя", въ краткой и художественно-законченной поэме "Рыбная Ловля" (1855) и, наконецъ, въ другихъ другихъ поэмахъ: "Савонарола" и "Три Смерти", обозначившихъ собой новую ступень развитiя въ поэте и новую область для всей его деятельности. О многихъ замечательныхъ, по меньшаго достоинства трудахъ означеннаго перiода, мы не упоминаемъ, но недостатку времени.
Пересматривая поэмы и стихотворенiя г. Майкова, изданныя имъ въ последнiе три или четыре года его деятельности, мы видимъ въ нихъ несомненный шагъ впередъ и приветствуемъ ихъ, какъ явленiе истинно утешительное. Въ нихъ поэтъ является вполне независимымъ и всестороннимъ творцомъ, служителемъ искусства, чистаго искусства, нечуждаго ничему мiрскому, но съ темъ вместе не подчиненнаго никакимъ временнымъ, преходящимъ целямъ. Трудная эпоха попытокъ, борьбы и поучительныхъ увлеченiй не безплодно прошла для г. Майкова, черезъ нее онъ, такъ сказать, всей душей своею проверилъ вдохновенiя, представлявшiяся ему на разныхъ путяхъ деятельности, и обогатилъ свою мысль такою плодотворною проверкою. Нетъ перiода соцiальной дидактики онъ отодвинулся не съ безплоднымъ отвращенiемъ, но сохранивъ всю веру въ прогрессъ и начала правды, сохранивши въ себе и пытливость по части общественныхъ явленiй и обилiе историческихъ познанiй, помогавшихъ ему развлекать эти явленiя. Простившись съ дидактикой патрiотической, онъ не пересталъ сочувствовать наивнымъ стремленiямъ русскаго народа, не позабылъ своей любви къ слабымъ и угнетеннымъ, не отвернулся отъ перипетiй новой, плодотворной войны русскаго общества съ внутренними нашими пороками. Но, отвечая всему живому и человеческому, г. Майковъ выучился уважать те границы, въ которыхъ должна держаться деятельность поэта истиннаго, вполне призналъ основы и сущность влiянiя, какое всякiй поэтъ можетъ иметь на общество, ему современное. Навсегда отстранившись отъ партiй въ деле поэзiи, онъ не только поставилъ свое призванiе превыше всякой временной партiи, но, такъ сказать, подчинилъ себе все временное и преходящее, мирно замыкая въ свои песни лишь одно то, что вечно и всесторонне. Теперь для г. Майкова не можетъ быть шага назадъ въ деле своего призванiя, онъ вышелъ на него не вследствiе подражательности, не изъ причинъ случайныхъ, или не вполне сознанныхъ, но вследствiе лично добытаго убежденiя и подчасъ многотруднаго опыта.
Продолжая нашъ обзоръ, мы видимъ, что въ чисто-художественномъ отношенiи, последнiе труды г. Майкова должны быть разделены на две категорiи. Къ первой изъ нихъ мы отнесемъ стихотворенiя его первой манеры, вещи спокойно-объективныя ("Нива", "Рыбная Ловля", "Осенью" и т. д.), не только не уступающiя прежнимъ антологическимъ стихотворенiямъ, но иногда даже превосходящимъ ихъ или всесторонностью, или умереннымъ, но изящнымъ лиризмомъ, въ нихъ проявляющимся. Ко второй, должны мы отнести произведенiя чисто лирическiя по преимуществу и, стало быть (просимъ припомнить то, что говорили мы о г. Майкове какъ о лирике), весьма трудныя для нашего поэта. Изъ нихъ многiя вполне удались и показываютъ собой несомненный успехъ поэта, другiя же имеютъ въ себе несовершенства и недоконченности. По всему видно, что съ лирической стороной поэзiи г. Майковъ еще не кончилъ, и что она не легко ему дается. Все, что можно добыть разумнымъ наблюденiемъ прошлаго и изученiемъ великихъ образцовъ между певцами-лириками, уже сделано нашимъ поэтомъ, но ему остается впереди еще много усилiй надъ собою, еще много попытокъ и старанiй. Жизнь въ этомъ отношенiи будетъ г. Майкову музой-наставницей, и мы искренiю порадовались тому, что нашъ авторъ предпринялъ довольно долгое и трудное странствованiе по свету, на время простился съ нашей, однообразной городской рутиной существованiя, которая очень мила сама по себе, но едва ли не вредна для поэтовъ, подобныхъ г. Майкову. Возвращаясь къ последнимъ лирическимъ стихотворенiямъ автора нашего, мы можемъ откровенно сказать, что изъ нихъ небольшое число принадлежатъ къ неудавшимся, однако эту неудачу мы прямо назовемъ неудачей честной, ибо она происходитъ не отъ недостатка силъ, но отъ силъ, не искусно направленныхъ. Мы выписали такъ много прекрасныхъ произведенiй Майкова, что имеемъ право выписать теперь одно изъ самыхъ слабыхъ. Это стихотворенiе предшествуетъ целому отделу "Мотивы Гейне" и должно заключать въ себе поэтическiй взглядъ на поэзiю германскаго барда.
Давно его мелькаетъ тень
Какъ въ роще трепетный олень,
Врагомъ невидимымъ гонимый.
И скачемъ мы за нимъ толпой,
И крикомъ воздухъ оглашай.
Олень бежитъ по ребрамъ горъ,
Въ туманы дремлющихъ озеръ,
И мы стоимъ у береговъ...
И благовонiя цветовъ,
И хохотъ, полный адской муки.
настроенiя, вследствiе чтенiя Гейне, стремится воплотить чувства, въ немъ возбужденныя, въ ряде поэтическихъ образовъ. Мотивъ совершенно понятенъ и образы возможно-верны. Въ последнихъ осьми стихахъ даже схвачена неуловимая, полуфантастическая сторона Гейневской поэзiи, такъ напоминающей собою сонныя грезы, по цель испорчена неудачнымъ сравненiемъ немецкаго певца съ оленемъ, за которымъ, съ непонятною целью, скачетъ толпа русскихъ поэтовъ. Здесь, такъ сказать, недостаетъ химической связи между поэтическимъ матерiаломъ, и означенный недостатокъ всего сильнее говоритъ о томъ, что для Майковской музы имеется впереди еще много труда и всякихъ усилiй.
"Три Смерти", оконченная въ 1832 году, въ печати же появившаяся чрезъ четыре года после ея окончанiя. Въ ней мы не можемъ не признать венца всей Майковской деятельности, конечной точки, до которой въ настоящее время дошли его талантъ и его направленiе. Въ поэме этой, сосредоточивающей въ себе все достоинства и некоторыя слабости поэта нашего, г. Майковъ является истиннымъ поэтомъ мысли, обогатившимся чрезъ науку и мышленiе, сочетавшимъ въ одно стройное целое и поразительный замыселъ, и художественность формы, и блестящiй лиризмъ многихъ подробностей. Поэма давно известна всякому грамотному человеку, и мы не станемъ разбирать ее по всей подробности. Въ ней все зрело, все полно, все обдуманно, начиная отъ изящнаго стихотворенiя, которое декламируетъ Люцiй, до предсмертныхъ распоряженiй того же эпикурейца, которыми заканчивается все произведенiе. Муза исторiи, къ сожаленiю, слишкомъ редко вдохновляющая современныхъ русскихъ поэтовъ, здесь дала многое г. Майкову. Отвечая на ея призывъ, авторъ поэмы "Три Смерти" окончательно прибавилъ несколько струнъ къ своей лире и подарилъ отечественную литературу произведенiемъ, которое въ ней всегда будетъ уважаться. Вся поэма г. Майкова напоминаетъ собой мастерски отделанный барельефъ, въ которомъ, можетъ быть, и встречаются два, три украшенiя не совсемъ классическаго стиля, но который истинно поразителенъ но правильности каждой фигуры, по строгости и грандiозности постановки. Лишнимъ считаемъ говорить о художественной отчетливости, до которой доведенъ поэтомъ каждый стихъ его произведенiя. Этимъ достоинствомъ блистали и самые первые труды нашего автора. Но въ поэме "Три Смерти" имеется то, чего не имелось въ прежнихъ трудахъ Майкова, то есть залогъ важнаго, решительнаго шага впередъ, признакъ новой победи ея автора надъ самимъ собою. Въ последнемъ монологе Сенеки, главнаго действующаго лица поэмы, нами названной, божественнымъ огнемъ вспыхиваетъ и горитъ возвышеннейшiй лиризмъ, какого невозможно было даже предвидеть въ дарованiи г. Майкова за первую пору деятельности.
Это голосъ поэта истиннаго, это могучее слово настоящаго художника, который съумелъ проложить себе дорогу, и въ мiре высокихъ помысловъ доискаться того лиризма, которымъ его натура не была богата въ первую нору развитiя. Оканчивая рецензiю нашу, пожелаемъ же г. Аполлону Майкову дальнейшихъ успеховъ, дальнейшаго усовершенствованiя, и, наконецъ, того, что редко желается человеку, но безъ чего нельзя обойтись поэту его склада: то есть бурь житейскихъ, съ ихъ широкими и плодотворными последствiями. Самъ поэтъ нашъ чувствовалъ потребность житейскихъ волненiй, говоря намъ въ одной изъ лучшихъ своихъ песень:
И жаждалъ я порой,
И бури, и тревогъ, и воли дорогой.
И, крылья распутавъ, орломъ широкобежнымъ,
При общемъ ужасе, надъ льдами горъ летать
На бездну упадать и въ небе утопать!
1859.