Е. П. КОВАЛЕВСКОМУ
Милостивый государь Егор Петрович!
Получив вчера от Вас мое стихотворение "Поля", я крайне был удивлен, что цензура вымарала в нем почти весь его смысл, и пришел к убеждению, что она остановилась только на одном поверхностном прочтении. Я стал вдумываться в эту пьесу и уверился, что из нее нельзя вывести иного заключения, как следующее.
В ней представлен дворовый человек, который недоволен "волей". Взят мною дворовый как представитель рабского, испорченного класса; он с помещиком старого времени кутил, даже разбойничал иногда вместе, словом, был его сеидом; правда, был бит и барином, но зато чванился перед дворней и мужиками, играл роль, вертел всем домом, - явление ненавистное, но нам всем знакомое. {Оно так известно в литературе, что его узнают по одному намеку, по одной черте: известно, какие люди дворовые! (Прим. А. Н. Майкова).} Такой человек недоволен "волей" потому, что она лишила его прежнего значения, что он уже по-старому не может удовлетворять своим страстям и порокам, и, разумеется, плачет по старине и ругает новое. Кто же не поймет, что брань на новый порядок в устах старого подлого холопа есть величайшая похвала благодетельной реформе, ныне у нас совершившейся. {Это то же, что плач взяточника по взяткам, плач подьячего по прежнему хаосу в законах и т. п. (Прим. А. Н. Майкова).} Это ясно для каждого, кто имеет хоть какое-нибудь понятие о художественном образе. Надо брать смысл всей пьесы, а не отдельные выражения: ведь мой старик смешон тем, что в своих ламентациях плачет и о каруселях для гостей! Неужели не ясно!
Далее: этот холоп пристает к ямщику, чтоб тот сказал, чего они хотят? Ямщик не находится, что отвечать: да разве инстинктивный еще человек может сказать что-нибудь определенное? А в его движении, что он поскакал, видно только, что он, по инстинкту, хочет и в жизни уйти от того порядка, который уничтожен уже правительством, уйти "как от волков", "как из-под тучи грозовой" и пр. Ведь этими чертами характеризуется старый крепостной порядок! А куда уйти? он и этого не может сказать, а к чему-то уже осуществляющемуся лучшему, что характеризуется последним стихом: А даль-то, даль -- как широка! Ясно - это горизонт, открытый новым Положением.
Если бы можно было обратить внимание цензуры на общий смысл пьесы, а не на отдельные выражения, взятые без связи, то она бы тотчас нашла, что эта пьеса есть самая большая похвала Положению 19 февраля, какую я только могу сказать, по эпическому складу моего литературного дарования, а эту похвалу мне даже хочется заявить публично, ибо я душевно сочувствую этому величайшему деянию нашего государя.
Впрочем, для большей ясности, но в границах моего искусства я сделал некоторые изменения в кой-каких стихах, чтобы рельефнее выставить мою мысль. Может быть, эти поправки в глазах цензуры прольют более ясный свет на все содержание пьесы, и я почти не сомневаюсь, что с этими поправками она ее дозволит для чтения. Вверяю Вам еще раз мое детище, похлопочите, чтобы и теперь оно не вышло уродом. Ей-богу, в нем нет никакой затаенной мысли!
С истинным почтением и совершенной преданностью
Ваш покорнейший слуга А. Майков.
Дек<абря> 6
1861 года.
Примечания
отосланный Ковалевскому, с несколькими мелкими исправлениями и датой, хранится в его архиве в ГПБ (ф. 356, No 261). Нами письмо печатается по этому автографу. В ГПБ находятся еще два письма Майкова к Ковалевскому.
"Четыре месяца в Черногории", "Путешествие в Китай", "Граф Блудов и его время" и др.; брат министра народного просвещения (в 1858--1861 гг.) Евграфа П. Ковалевского; со дня основания Общества для пособия нуждающимся литераторам и ученым (Литературного фонда) его председатель.
Стихотворение Майкова "Поля" и другие произведения, предназначавшиеся для публичного чтения в пользу Литературного фонда, были представлены в Министерство народного просвещения, в ведении которого тогда находилась цензура. 4 декабря 1861 г. министр Е. В. Путятин сообщил Ковалевскому, что некоторые из них, в том числе "Поля", дозволены с купюрами - "отрывок из стихотворения г. Майкова "Поля" - за исключением стихов, не пропущенных Государственною канцеляриею и зачеркнутых красным карандашом" (ГПБ, архив Литературного фонда, т. 9, л. 377--377 об.). В Государственную канцелярию направлялись цензурным комитетом все произведения, так или иначе затрагивающие крестьянский вопрос. Что именно обеспокоило Государственную канцелярию в стихотворении Майкова, ясно из его письма к Ковалевскому. В ГПБ (ф. 453, оп. 1, No 2) хранится автограф стихотворения "Поля", в котором красным карандашом отчеркнуты строфы 14--23. В искаженном виде "Поля", озаглавленные "Из путевых впечатлений" (см.: СПб. ведомости, 1861, No 286 и 287, 24 и 29 декабря), и были прочитаны 29 декабря 1861 г. Но и в таком виде они вызвали беспокойство агента III отделения, который докладывал своему начальству: "Стихотворение это произвело фурор и глубокое впечатление и служит предметом всеобщего разговора. Все видят в этой картине изображение России и впадают в какую-то невыразимую тоску. Неизвестно, было ли оно процензуровано" (Краснов Г. В. Выступление Н. Г. Чернышевского с воспоминаниями о Н. А. Добролюбове 2 марта 1862 г. как общественное событие. - В кн.: Революционная ситуация в России в 1859--1861 гг. М., 1965, с. 146). Интересно, что в том же No 287 "С. -Петербургских ведомостей" напечатано объявление о литературном вечере в пользу бедных учащихся 2 января 1862 г., в программе которого значатся "Поля".