Ч. ВАЛИХАНОВУ
1863. Февр<аля> 10.
Если б Вы, любезнейший друг, знали, какую радость доставили Вы мне, когда, вынув из конверта иероглифическую рукопись, я узнал, что это от Вас письмо, - Вы бы, верно, писали мне и больше и чаще. Мы немного времени провели вместе, но я так полюбил Вас, как будто всего насквозь знаю, и нахожу только один недостаток у Вас, которым и сам страдаю, - это лень писать. У меня в семействе вспоминают Вас часто, не только жена, но и дети. Изо всего этого Вы видите, конечно, что об Вас у нас только одна фраза: что он там у себя делает? и отчего бы ему не основаться в Петербурге, с частыми, конечно, выездами туда и сюда. Я к этому присоединяю еще вот какое рассуждение: ведь Вы, собственно говоря, ученый; не знаю, что Вы можете сделать у себя, но для себя и для Европы несказанно много! а уж об России и говорить нечего! Чтобы Вам быть полезным для своего народа - извините, у Вас к тому вряд ли есть способности, а именно Вы слишком образованы и учены для своей среды, а кроме того, совсем непрактичны. Последнее - главное. Ведь среда заест, а Вы едва ли будете на кого-нибудь иметь влияние. Лучшее, что можете сделать, - это хлопотать об учреждении гимназии в степи - если хоть дворянство к этому приготовлено и желает, а хлопотать надо в Петербурге. Вообще, по всем моим соображениям, Вы должны быть здесь. Хоть скверное место - да нечего делать - устройте так дела, чтобы получать здесь из дому деньги на прожиток, да и приезжайте сюда. Другое дело, если б Вы там в Азии состояли на службе, если б с Вашими идеями совпали наши дальнейшие действия в Средней Азии и клонились бы к обоюдной выгоде народов, но ведь Вы, кажется, совсем в стороне и ничем таким не занимаетесь.
Вы спрашиваете, что у нас в литературе, в обществе? Вопрос, на который отвечать трудно: подробности осаждают и заставляют терять взгляд на целое, я же всегда люблю смотреть на события с высоты птичьего полета, знать все карты у всех партнеров и рассматривать каждый факт как историческое явление. Вследствие этого я не мог и не могу встать сам ни в каком лагере. Да поэту, ей-богу, и не следует, ибо поэт есть вместе и философ, а уж никак не уличный боец. Но у нас есть и философы - уличные бойцы, философ - и последователь какой-нибудь крайней теории! да совместимо ли это? Философ - это результат всего прожитого человечеством; все явления дня - он должен знать их смысл и смотреть на них как на явления, повторяющиеся всегда и везде в истории в известный период общественной жизни. Ведь Вы отчасти тоже философ - вот почему сомневаюсь, чтоб могли быть полезным деятелем дома: Вы еще не нужны там, то есть там нужны двигатели закала попроще, а Вы уж, как ни вертитесь, принадлежите Европе. Совмещая в себе цвет европейской образованности и науки с ученостью Востока, Вы должны Европу знакомить с Азией, а для Азии ничего не сделаете, разумеется, покамест. А звено между Азией и Европой - Россия. Вы и должны на нее смотреть как на разумное поприще Вашей умственной деятельности. Еще время не пришло для Ваших родных степей, чтобы им нужны были деятели такие, как Вы. Вы очень воздержны в описании того, что Вы делаете, но я вижу Вашу жизнь, друг мой! вижу и глубоко за Вас страдаю! Не смейтесь надо мною: я горячо полюбил Вас! да и не я один!
периоде, который переживаем. Освобождение крестьян повлекло ряд преобразований, которые дадут нам физиономию образованного народа: наши революционеры смысла не имеют и просто противны, ибо стоят на воздухе, декламируют вздор, а главное, невежды и в науке и в жизни. С другой стороны, бесят вас люди в правительстве, которые им придают значение и смотрят на них как на опасных людей. Да пустите их на все четыре стороны! Боятся, что эти мальчуганы народ взбунтуют: взбунтовать народ против царя, который его освободил и несказанно улучшил в быте! да народ их свяжет и представит, если не изобьет как недобрых людей. Вот эти, с одной стороны, мальчишки, с другой - старцы отравляют вам дни! И, несмотря на это, руководящая временем и общим ходом события мысль идет и не останавливается, и за это воздаст хвалу история виновнику. Вот Вам общий очерк положения, от подробностей увольте.
Перехожу к себе. Я все живу так же, как Вы видели. Написал без Вас много: 1. "Неаполитанский альбом", см. "Отечественные записки" за декабрь 1862, и 2. "Смерть Люция", вторую часть поэмы "Три смерти". Это - серьезная вещь. Жалею, что не могу прочесть ее лично Вам - не знаю еще, где она будет помещена. Я уведомлю Вас, где она будет напечатана,1 и попрошу, если прочтете, написать, как Вы ее нашли - в ней все мною прожитое и вынесенное из жизни, хотя краски и взяты из древнего мира, но у меня взята переходная эпоха, и мы живем в таковую же; нисколько не натягивая и избегая даже аллюзий, я чувствую, что нашел рамку, в которую вложил весь результат моего опыта. Брани ожидаю много - именно за свое объективное отношение к лицам. Вы поручаете мне хлопоты о Ваших трудах. 1. Корш2 просит сказать, что с распростертыми объятиями встретит все, что Вы доставите; 2. О сказках редакторы предлагают вопрос - в каком у Вас они виде? в виде обработанных статей или сказки in crudo {В первоначальном виде (лат.).3
На днях кончился срок запрещения "Современнику" и "Р<усскому> слову". Первый No "Современника") вышел левиафаном4 - я еще не читал, просмотрел критику - запевают на старый лад, в духе партии, которая только в своих рядах хочет видеть честных людей, а кто не ее - тот просто подлец. Это так и объявлено. Инако не смей думать! сожжем!.. Логика инквизиции и Конвента. Как странно сходятся крайности! Более всего ругни на "Русский вестник". Это, кажется, кошмар петерб<ургских> журналов - и нет клеветы, которую бы на него не выдумали.5 "Время" плетется кое-как, - но Вы его, верно, получаете, - оно все забирает возжи, горячится, помахивает кнутом, да решительно не знает, куда коней направить. Я уж перестал их понимать: кипит, как самовар, и ни с места.6 "Отечественные зап<иски>" серьезны и сухи, знают, где раки зимуют, да достать не могут, и ходят около. То-то и есть - у нас или честный деятель, да жизни не знает и науки не имеет; или и знает много, да таланту нет: много званных, да ни одного избранного! Некрасов двуличествует: говорит нам: меня эти скоты (sic) поставили в скверное положение в отношении к товарищам - черт знает что там писали - я все переменю, я их выгоню вон, и через три дня печатает огромными буквами, что будут у него постоянно трудиться такие-то.7
Ваш А. Майков.
Примечания
Письмо (17380. CIXб. 15, л. 42--43) находится среди адресованных к неизвестным лицам. Однако оно обращено к Ч. Валиханову и является ответом на письмо Валиханова от 6 декабря 1862 г. (Валиханов Чокан. Избр. произв. Алма-Ата, 1958, с. 566--569; автограф - 16743. CVIIб. 9).
Валиханов Чокан Чингисович (1835--1865) - казахский просветитель-демократ, историк, этнограф и фольклорист, путешественник, автор исследований по истории и культуре Средней Азии, Казахстана и Китая. В 1860--1861 гг. жил в Петербурге, работал в Главном штабе над подготовкой карты Азии, принимал участие в трудах Русского Географического общества. Большое влияние на формирование взглядов Валиханова оказали представители русской передовой демократической мысли и литературы. С Майковым Валиханов познакомился, по всей вероятности, через своего давнего друга - Ф. М. Достоевского.
"среди родных и окруженный милыми земляками", на "национальные <...> и сословные предрассудки", заблуждения, освященные временем. "Иногда все идет хорошо, но как только дело доходит до убеждений, до серьезных разговоров, мы начинаем расходиться". И дальше он с горечью замечал: "Я вижу теперь, что трудно одному бороться со всеми". Валиханов спрашивал Майкова о Петербурге, о петербургских друзьях и литературных новостях ("Что делают Достоевские? <...> Как их журнал идет? <...> Что с "Современником"?"). Далее он просил узнать о возможности печатания его корреспонденции и научных работ.
1 "Смерть Люция" появилась в No 2 "Русского вестника" за 1862 г. (этот номер вышел с большим опозданием: цензурное разрешение датировано 23 марта 1863 г.).
2 Корш Валентин Федорович (1828--1893) - либеральный журналист, редактор газеты "С. -Петербургские ведомости".
3 Это ответ на просьбу Валиханова, который писал Майкову: "Я бы хотел быть корреспондентом "С<анкт>-П<етер>бургских ведомостей" о делах среднеазиатских и киргизских степей. Нельзя ли поговорить с редактором? <...> Нельзя ли также узнать у "Отечественных) записок", можно ли им будет напечатать киргизские сказки, сходные с русскими, и мои исследования о шаманстве у киргиз и киргизские песни (в средневековом смысле) о золотоордынских героях.." Судя по библиографии работ Валиханова, его сотрудничество в "С. -Петербургских ведомостях" и "Отечественных записках" не осуществилось.
4 В июне 1862 г. "Современник" и "Русское слово" были приостановлены правительством на восемь месяцев. Двойной номер возобновившегося "Современника" - за январь и февраль - вышел накануне, 9 февраля 1863 г.
6 "Русский вестник" с начала 1860-х годов из органа умеренно либерального направления превратился в рупор политической реакции и стал главным идейным врагом демократического лагеря. Между тем Майков оставался его постоянным сотрудником.
6 "Время" - журнал, издававшийся Ф. М. и М. М. Достоевскими в 1861--1863 г., орган так называемого почвенничества. Сдержанный и иронический отзыв о "Времени", которое, несмотря на неопределенность своей программы, в некоторых отношениях еще было близко к демократической журналистике, свидетельствует о резком поправении Майкова. Слова Валиханова о неясности идейных стремлений "Времени" ("я что-то плохо понимаю их почву, народность, ") имели другую окраску: он склонялся к "преобразованиям коренным по западному образцу".
7 Во время вынужденного молчания "Современника" Некрасов, добиваясь его возобновления, принужден был лавировать. По словам одного из близких сотрудников журнала Г. З. Елисеева, "все друзья и враги интересовались знать, почему остановлен "Современник", и все приставали к Некрасову с этим вопросом; Некрасов <...> чтобы отвязаться от вопрошающих, отвечал кратко: "да я не знаю, за что остановили "Современник"; верно, моя консистория там что-нибудь в нем напутала"" (Шестидесятые годы. Антонович М. А. Воспоминания. Елисеев Г. З. Воспоминания. [М. --Л.], 1933, с. 315--316). "Консистория" - руководящие сотрудники журнала, выходцы из духовного сословия, во главе с Чернышевским. Жена Елисеева утверждала, что Некрасов сказал это, отвечая на вопрос "кого-то из своих высокопоставленных знакомых" (там же, с. 449). Стали ходить слухи, что он хочет изменить направление журнала. Однако первый же вышедший номер разочаровал всех тех, кто надеялся на это, в том числе и Майкова. Слова Майкова "говорит нам" вряд ли следует понимать буквально: он давно уже был далек от редакционного круга "Современника".