Б. Н. АЛМАЗОВУ
<1867>.1
Любезнейший Борис Николаевич!
Извините, что долго не отвечал на Ваше письмо, весь был погружен в своих раскольников и Карамзина. А между тем по прочтении присланных Вами стихотворений2 стихотворениях чую талант: в них есть уже стих, и этого много, есть нечто личное, что еще более. Но они еще как плоды, так и сидят на том древе, на коем выросли; но, слава богу, древо то хорошее, Пушкин и Лермонтов. Дело в том теперь, когда отпадут, на какую попадут почву? Есть почвы разные, и ее-то надобно приготовить. А приготовляется она трудом и терпением, наукой и знанием. Без этой подготовки будет пустоцвет, который издаст несколько первых подающих надежду звуков, истощится и в состоянии будет только пробавляться обличительными стишками и гражданской скорбью, чем будет маскироваться злоба на собственное бессилие, сваливать свой грех на среду, на общество.
Как же подготовить почву? Соблазнительно сказать следующее. Как хорошо бы было, если б молодые начинали тем, чем кончили старые. Пушкин кончил "Борисом Годуновым", "Медным всадником", "Русалкой" и пр. Это уже не байронический "Кавказский пленник", "Цыгане" и пр. Перелом - в "Полтаве". Но вы Пушкина не поймете, если не примете в соображение его исторических трудов - "Пугачевского бунта" и цветка, распустившегося на этом труде, - "Капитанской дочки". Лермонтов шел сюда же. Из поэтов моих товарищей только Мей раньше всех понял, где раки зимуют; Фет всегда был верен себе, т. е. миру легких ощущений, он и особь статья, он мил в этом мире. Полонский до сих пор еще теряется в неопределенности, стараясь обнять взором и прошедшее, и настоящее, и неизвестное будущее, уживаясь как-то со всеми идеалами - и Аксакова,3 и Чернышевского. Некрасов ближе всех был к почве, но смотрел на нее с точки зрения сегодня, без исторических корней, видел русского мужика до освобождения, а не видал России в ее тысячелетнем существовании, словом, не знал истории. Это иностранец, приехавший в Россию и пишущий стихи о бедных мужиках. Он мне напоминает появляющиеся теперь истории России, где описываются бедствия народа, но не сказано умышленно, во имя чего он страдал и что утешало его в страдании, т. е. страдал во имя государства, каким дорожил по инстинкту, как средством своего сохранения, и утешался в религии...
Все мы понесли кару за свое воспитание, которое было более или менее иностранное, на чуждых образцах; необходимо поэту иметь всестороннее литературное образование, но нельзя терять из-под ног своего народа. Все это я веду к тому, чтобы высказать следующий практический совет или завещание поэту: пройти хорошенько университетский курс (по какому бы то ни было факультету), а самому заниматься так, как будто бы готовил себя в профессора русской истории... Чтение подлинников - как обогатит язык! какие образы! новые, не истасканные! какие лица! и как все, что при невежественном взгляде кажется нам мертво и неподвижно, как все оживет, люди, характеры, борьба, страсти!..
Примечания
Алмазов Борис Николаевич (1827--1876) - поэт, переводчик и критик, в прошлом член "молодой редакции" "Москвитянина".
1 Датируется на основании слов: "весь был погружен в своих раскольников". Майков имеет в виду драматическую сцену "Странник" (из неосуществленной поэмы "Жаждущий"), написанную в 1866 г. и напечатанную в No 1 "Русского вестника" за 1867 г. Майков читал ее на Карамзинском вечере, устроенном Литературным фондом 3 декабря 1866 г. В письме, на которое отвечает Майков, Алмазов благодарил поэта ("еще раз") "за то великое наслаждение", которое он доставил ему своей новой поэмой. На обороте письма Алмазова - черновик письма Майкова (16706. CVIIб. 9) на французском языке, в котором говорится об изданной в 1867 г. книге, необходимой ему для работы: "De l'influence exercee par les slaves sur les scandinaves dans l'antiquite. Colmar, 1867".
2 "Вот несколько стихотворений того подающего надежды юноши, о котором я Вам говорил...".
3 Аксаков Иван Сергеевич (1823--1886) - публицист и поэт, редактор ряда славянофильских изданий.