БАРЫШНЕ
"Вам - быть оракулом!
(Petits jeux) {1*}
Вас, ангел, реющий в гостиных,
Краса и диво наших зал,
Вас, примадонна игр невинных,
Наш лучезарный идеал,
Дерзаю робкими струнами
Я славить... Сердцем и душой
Благоговею перед вами...
Природы лучшею мечтой
Вы рождены: ваш стан так строен,
Так очи светлы, взор спокоен...
Так широко из-под кольца
На грудь, на плечи восковые
Упали локоны густые...
Дивлюсь могуществу творца
И вашей маменьки искусству:
Так много вашим красотам,
Придать и грации, и чувства!
Она взрастила вас в тиши,
Храня от страшных бурь души,
Вам ум и волю заменяя,
За вас прочувствовать желая
Всё, чем нас губит жизнь, томит,
Хотя мгновенно веселит...
Так цвет изнеженной лилеи
Хранят в тепле оранжереи.
Его мороз не прошибал
И бурный ветер не сгибал.
Хотя не пил головкой жадной
Он утра свежести прохладной,
Не красовался он, блестя
Весь в каплях вешнего дождя.
Сквозь солнце вспрыснувшего поле...
Вы, нежась в сладостной неволе,
Лелея тихо свой покой
И жизни крайностей не зная,
И жизнь себе изобретая...
И эта жизнь не шумный пир -
Особый, светлый, чудный мир:
Как в фантастическом балете,
Из-за прозрачной кисеи
Встают пред вами в тихом свете
Картины счастья и любви;
Среди волшебных декораций,
Средь групп эфирных нимф и граций,
Над урной спящих стариков,
Под сенью лотосных листов,
Огромных раковин, кристаллов
И фантастических кораллов,
Ковром душистой муравы
Чудесно странствуете вы...
Но не одни: крылатый гении
Ведет вас. Там сияет храм...
И тихо мраморных ступеней
Уже коснулись вы... И там
Перед богинею возжжен...
Кто ж этот гений?.. Да! он, он!
Его я видел... Ведь он с вами
Вчера мазурку танцевал,
Разочарованным казался,
Так ус крутил, так зло смеялся,
Так всю вас взором пожирал,
Так крепко шпорами стучал...
Его я знаю; с уваженьем
Всегда внимаю я сужденьям
Его о винах и конях...
Счастливец! Он один виденьем
Мелькает в ваших легких снах...
Понятно мне, зачем бледнели,
Краснели вы пред ним, зачем
Вчера с таким вы чувством пели:
"Si tu savais, combien je t'aime!" {2*}
Но, боже мой!.. вот туча всходит,
Я вижу, меркнет небосклон,
Как мимолетный легкий сон...
Я вижу...
Тихо в вашей спальне
Проснулись утром вы, лежат
Вкруг вас цветы, убор ваш бальный,
Венок, браслет, и ваш наряд
Разбросан в милом беспорядке;
Уж вы проснулись, но поднять
Глаза не хочется, вам сладко
Ночные грезы продолжать,
К груди подушку прижимая.
Бог знает что воображая,
Уста сжимать и разжимать...
Внезапным маменьки приходом
Всё прервано: целуя вас,
С вас не спуская зорких глаз,
Она вас спросит мимоходом:
"Как нравится тебе NN?"
Вы отвечаете наивно:
"Он в парике и препротивный!"
- "Умен..." - "Мамаша! Старый хрен!"
- "И добр..." - "И пахнет так духами!"
- "Богат и мил..." - "Богатство... вздор!"
- "Не стар и уж богат чинами..."
Короче, этот разговор
Такое кончит заключенье,
Что брак по страсти - заблужденье,
Что страсть пройдет, как метеор...
И правда!.. Вам потом одетой
Велят к обеду быть; жених
Вам привезет уже браслеты.
Пред ним бледнея каждый миг,
Ему вы будете сбираться
Сказать, во всем ему признаться;
Но недостанет силы в вас
Ему изречь простой отказ...
И вы поплачете немного...
Дня через три пройдет печаль;
Все скажут хором: "Слава богу!"
"Жаль!"
Вам осенят венком цветущим
Из белых роз, обвитых плюшем,
Широкий узел черных кос;
Все ахнут: "Как она прекрасна!"
И не заметят робких слез -
Слез Ифигении несчастной
Перед Калхасовым ножом...
Но это миг один... Потом
И вы привыкнете к супругу,
Как в детстве к нянюшке своей,
К его значенью, чину, кругу
Тяжелых, будничных идей;
Приняв восточную небрежность,
Вы девок станете ругать
И мужу каждый раз являть
В очах особенную нежность,
Когда он в службе отличен
Иль высших ласкою почтен;
Он на звезду свою укажет,
"Всё для тебя я" - и солжет...
В кругу хозяйственных забот,
За самоваром иль в гостиной,
Пленяя милой болтовней,
Смеяся шуточке невинной,
Страдая нервами порой,
Вы вечно будете казаться
(Что свет про вас ни говори)
Созданьем розовой зари
И легкокрылого зефира,
И выше праха, выше мира!
Что мир вам? Грязная нужда
И нищета в лохмотьях бедных,
Толпа страдальцев, грубых, бледных,
С безумным взором, без стыда,
С клеймом насильного разврата,
С клеймом проклятья от собрата,
Чужда вам будет и чудна,
И отвратительно-страшна!
Вы скажете: "То их вина...
Зачем они не соблюдали
Долг добродетели святой!"
С какою гордостью прямой
Себя бы с ними вы сравнили -
Хотя без нужды, без борьбы
Быть добродетельной купили
Вы златом право у судьбы...
Зато другие твари мира
В вас сострадание найдут
И даже слезы извлекут:
Ив клетке птичка, дочь эфира,
И заяц жареный... Увы!
Невольно вспомните тут вы,
Что он тот самый, что пугливо
Дорогу вам перебегал,
Пугал вас в роще, торопливо
Скакнув из листьев, и нырял
В златистом море пышной нивы,
Убийца тварей беззаботных...
Так вы в страданиях животных
Прочтете истинный роман,
И в жизни, полной тихой лени,
В вас успокоится на миг
Потребность сильных ощущений,
Источник болей головных.
Но тут не всё. Неся условья,
Оковы среднего сословья,
Вы не сроднитесь с ним душой:
Читать вы будете порой
Романы из большого света,
И на себе их примерять,
И в новых формах этикета
Его свободу применять...
Средь жизни мирной, жизни чинной,
Благопристойной и невинной,
Желая душу отвести,
Следить вы будете упрямо
Симпатизируя вполне
(К досаде нежного супруга)
С печальной ролью jeune premier, {3*}
Как он, обманывая друга,
Питает страсть к его жене.
И тайна их вас всю заманит,
И, их успехом дорожа,
Когда супруг их вдруг застанет,
Вы вскрикнете - за них дрожа...
Потом услышите случайно,
Что ваша милая Мими
Являлась в маскараде тайно
И с незнакомыми людьми,
Особенно с одним гусаром,
Ходила под руку н с жаром
С ним говорила; и потом
Он втерся кое-как в их дом;
И поутру, как мужа нету,
С визитом к ней являться стал, -
Восстанет целый трибунал:
В величьи грозной Немезиды,
Неотразимая, как гром,
Вы страшным грянете судом
За честь общественной обиды...
Но... о, блаженны вы стократ,
Когда свет истины суровой
Не потревожит сна тупого,
Которым чувства ваши спят;
Когда, с пелен не знавши жизни,
Весь век лишь призраки ловя,
Во гроб сойдете не живя,
Без слез, без горькой укоризны!
Но... если вы поймете вдруг,
Что были вы товаром торга,
Что сердце, жадное восторга,
Что потрясений жадный дух
И ваши девственные ласки
Служили красною ценой
И ваш искусственный покой,
Всей вашей жизни машинальность,
Проделки ласки должностной,
Приличий вечных театральность
Вы вдруг постигнете душой...
Придут часы тяжелой муки,
Вы, сжав уста, ломая руки,
Воскликнете: "Я не жила!
Что богом мне дано на долю -
Всё - ум, подавленную волю -
Другим на жертву предала!
За то, чтоб светской черни лепет
Не очернил меня шутя,
Душила в сердце страсти лепет,
Как незаконное дитя...
Хотя б узнать любви томленье!
Хотя б изведать, хоть на миг,
Страданья страстного сомненья!..
Хотя бы слышать страсти крик
Хоть миг один, чтобы узнать,
Зачем страдать, за что страдать!.."
И взор, мгновенно оживленный,
Вослед отчаянья сверкнет
Вдруг воли вспышкою - и вот
С престола долга и приличья,
Где вы сияли без пути
В своем бессмысленном величье,
Вы рады будете сойти...
Но это миг... И страшно станет...
И взор испуганный отпрянет,
Как бы от бездны под ногой...
И ночь в бесплодной агонии
Пройдет опять... И вот с зарей
Лучи рассвета голубые,
Сливаясь с вспышкой золотой
Ночной лампады, как статую,
Без жизни, скорбную, немую,
Сквозь окон озарят ваш лик...
С упавшей на плечо косою
Заснули вы; но сон ваш дик
И смутен, в сердце кровь вскипает,
По членам холод пробегает...
Ваш возвратившийся супруг
С официальной ассамблеи,
. . . . . . . . . . . . . . .
"Ах, душенька, ты не спала?"
Ему промолвите, протяжно
Зевая: "Всё тебя ждала..."
Потом?
Потом... какой развязки
Потом, во славу небесам,
Войдет всё в путь обыкновенный;
Опять придется вечно вам
Смеяться шуточке почтенной,
Карать порок судом гостиным,
Когда он деньгами иль чином
Не откупился от суда...
Потом?
Дремота ляжет, как дурман,
И даже нравиться искусство
Вам опостылит. На диван
Уляжетесь, поджавши ножки;
Как пред японским божеством,
Болонки, стриксы или кошки...
Душевных бурь пройдет и след,
И страсти уж навек уймутся, -
Как ловко скроенный корсет.
1846
Примечания
Впервые - "Современник", 1847, No 4, с. 467. В беловом автографе полного текста и в червовых набросках после ст. 284 следует ст., замененный во всех публикациях строкой точек. "В чулках, при шпаге и в ливрее". Его отсутствие в печатном тексте объясняется, вероятно, или прямым цензурным вмешательством, или автоцензурой. В середине 1850-х годов, отрицательно отзываясь о многих своих произведениях, написанных десятилетнем ранее, Майков заметил; "Но посреди всего, что тогда я писал, и что, увы! тогда нравилось (а теперь меня бесит), прошла незамеченная одна пьеса, которая верна правде, - "Барышне". Ее не заметили, а напрасно. А лучше она других, потому что и написана была в огорчении. Был я влюблен тогда не в барышню; когда она находилась с барышнями, сии последние оказывали ей пренебрежение, тогда как я построил ей в воображении моем великую будущность примадонны. Я, взбесившись, и написал барышням - "барышню", чтоб показать, что они. Той же девице, в которую я был влюблен, предстояла жизнь, исполненная лишений и борьбы, такая жизнь, которая должна была или ее погубить, или вывести победительницей из борьбы, с развитым сердцем, знанием тягости жизни. Вышло последнее - и слава богу" (Ежегодник, 1975, с. 85). Речь идет, по-видимому, об А. И. Штеммер, ставшей в 1853 г. женой Майкова.
{1*} Салонные игры (франц.). - Ред.
"Если бы ты знал, как я тебя люблю!" (франц.). - Ред.
{3*} Первого любовника (франц.). - Ред.