ЛОМОНОСОВ
В печали невская столица;
В церквах унылый перезвон;
Все в черном; царский дом, царица,
Синод, сенат. Со всех сторон
Чины от армии и флота
Спешат в собор; войска, народ -
Во всех испуг, у всех забота:
Великий в мире недочет!
Иерей, смотря на лик безмолвный,
Но и во гробе, как живой,
Несокрушимой мысли полный, -
От слез не властен над собой.
"О чем мы плачем? Что мы стонем?
Что, россияне, мы творим?
Петра Великого хороним,
И что хороним в нем и с ним!..
Ведь в бытие он нас, великий,
Воздвиг из тьмы небытия!.."
"Теперь что ж будет - без тебя!"
В честь императора раздался
Последний пушечный салют, -
Свершилось, - но в сердцах остался
Вопрос: чему же быть?.. Все ждут...
Как будто После бурной тучи
Осталась вся теперь страна,
Владыки мыслию могучей,
Как молнией, избраждена.
Везде глубокие основы
И жизни новые пути -
И нет вождя! И мрак суровый,
И неизвестность впереди!
Один он - кормчий был, который,
Куда вести корабль свой, знал,
Один уверенные взоры
Вдаль, в беспредельность устремлял -
От Зундских вод до Гималаи,
С Невы - на Тихий океан...
И честолюбия обман?
И всё, что насаждал он, сгинет?
Труды, ученье, кровь и пот -
Пройдут вотще, и слава минет,
И в прежний мрак всё отойдет?
А главари меж тем престолом
Уже играть пошли, служа
Своим лишь видам и крамолам
И царским делом небрежа!..
Лишь пришлецы, которых знанье
Царь покупал "на семена",
Торжествовали в упованье.
Что их отныне вся страна!
И, пробираясь ловко к цели,
Они над Русскою землей
На ступенях престола сели,
Как над забранною страной;
И, средь смятения и страха,
Средь казней, пыток и опал,
Курляндский конюх простирал.
Но не вотще от бога гений
Ниспосылается в народ.
Опять к нему своих велений
Истолкователя он шлет.
В стране угрюмой и суровой,
Где, отливаясь на снегах,
По долгим зимам блеск багровый
Колышется на небесах;
Где всё - лесов и неба ширь -
Величьем дел господних полны,
Встает избранный богатырь;
Велик, могуч, как та природа,
Встает для русского народа
Желанным посланцем с небес...
О дивный муж!.. С челом открытым,
С орлиным взглядом, как глядел
На чудеса господних дел,
Наукой осиян и рвеньем
К величью родины горя,
Явился ты - осуществленьем
Твоею ревностью согретый,
Очнулся русский дух с тобой:
Ты лучших дел Елизаветы
Был животворною душой,
Всецело жил в ее орлах,
И отблеск твой горит и ныне
На лучших русских именах!..
1865, 1882
Впервые - "Описание празднества, бывшего в С. -Петербурге 6-9 апреля 1865 г. по случаю столетнего юбилея Ломоносова...", СПб., 1865, и "Русский инвалид", 1865, No 75 (др. ред.). Окончательный текст - Полн. собр. соч. А. Н. Майкова, СПб., 1884, т. 3, с. 84. Стих. было прочтено 7 апреля 1865 г. на обеде В память 100-летия со дня смерти Михаила Васильевича Ломоносова (1711-1765). Майков был одним из инициаторов и организаторов Ломоносовского юбилея 1865 г. и принадлежал к тем общественным кругам, которым удалось придать юбилею Ломоносова официозный характер. В этом духе Майков высказался в заметке "Несколько слов по поводу столетней памяти Ломоносова" ("Сын отечества", 1865, 31 марта, No 77, с. 607-610) и в комментируемом стих. (в особенности в первой редакции, прочтенной на юбилейном обеде). "Стихи хороши, - писал А. В. Никитенко, - только сильно направлены против немцев" (Дневник, т. 2, с. 503). "Немцефобный" характер стих. Майкова был отмечен министром внутренних дел П. А. Валуевым (Дневник П. А. Валуева, т. 2, М., 1961, с. 34). Демократический лагерь отмежевался от юбилейных торжеств и к юбилейным выступлениям Майкова отнесся отрицательно. Текст стих., прочитанный на юбилейном обеде, был опубликован в искаженном цензурой виде. Впервые доцензурную редакцию обнародовал проф. И. А. Шляпкин в журн. "Русский библиофил", 1911, No 7, с. 109. В недатированном письме к М. Н. Каткову (ГБЛ), говоря о предполагаемой публикации стих. в "Русском вестнике" (публикация не обнаружена), Майков писал: "Стихотворение переделано во многих местах, почему прошу печатать с этого последнего оригинала, а прежний порвать <текст стих. отсутствует - сост.>. Желательно бы мне было, чтобы пьеса была напечатана и в "М<осковских> ведомостях" и в "<Русском> вестнике"". В набросках статьи, посвященной откликам на ломоносовский юбилей, Майков писал, что торжества имели целью "сознательно почтить память великого праотца самостоятельности русской мысли, первого, который дал русскому уму веру в себя". "О чем мы плачем? Что мы стонем? и т. д. - Переложение начальных фраз сказанного Феофаном Прокоповичем (1681-1736) "Слова на погребение всепресветлейшего державнейшего Петра Великого <...> 1725, марта 8 дня": "Что се есть? До чего мы дожили, о россияне? Что видим? Что делаем? Петра Великого погребаем!" (Феофан Прокопович. Сочинения, М. -Л., 1961, с. 126). Он - кормчий был и т. д. - Ср. в стих. А. С. Пушкина "Моя родословная": "Сей шкипер был тот шкипер славный".
Мономах - великий князь Киевский Владимир Всеволодович (1053-1125), по преданию, получил от императора Византии знаки царского достоинства: венец и бармы.
Курляндский конюх. - Имеется в виду Э. -И. Бирон (1690-1772), фаворит императрицы Анны Иоанновны, которая дала ему титул герцога. Недоброжелатели Бирона утверждали, что его дед был конюхом Курляндского герцога.
Елизавета Петровна (1709-1761) - российская императрица, дочь Петра I.
"Сон королевича Марка", с. 547.
В письме к О. Ф. Миллеру от 3 ноября 1871 г, Майков особо подчеркнул значение Ломоносова для "века Екатерины": "... первый, словом увлекший к идеалу современников, пробудивший в них чувства добрые, высокие, выведший их из тьмы бессознания. Независимо от писаний своих стал сам для своих питомцев <...> чем-то столь великим, таким явным воплощением могущества русского духа, что им самим они гордились, и гордились тем, что и сами его плоть и кровь" (Ежегодник, 1978, с. 180).